Вечное пламя
Шрифт:
Иван заулыбался в объектив что было сил. И этот снимок потом долго еще висел, постепенно желтея, на стене его спальни. Сначала там, потом около часов, затем около плаката с Брюсом Ли, о котором Иван Лопухин, прадед, не имел ни малейшего понятия тогда, в сорок первом. И когда плакат с «Маленьким Тигром» сменился здоровенным флагом России, эта фотокарточка все еще висела на стене. Как основа, как некая ось, вокруг которой вертелась жизнь всей семьи…
26
– А ведь я его видел. – Юра-тунгус сидел у костра и щурился на дым самокрутки.
– Кого? – спросил Иван.
Он только что умылся, постирался и теперь подошел к костру греться.
Рота встала на ночлег у небольшой речки, одного из многочисленных притоков Щары. Лопухин воспользовался этим, чтобы прогнать всех солдат через помывку. Особенно стараться не пришлось, потому что красноармейцы, утомившиеся от тяжелого запаха, небритой щетины и грязной одежды, сами полезли в воду. Немногочисленные куски мыла передавались друг другу с осторожностью, не дай бог, в воду упадет! Особенной популярностью пользовался боец со странной фамилией Лыпытайло, который умел править бритвы о сапожное голенище, да так лихо, что, казалось, щетина сама сходит с лица. Солдаты мылись с удовольствием, ухали, обливаясь водой, фыркали. Постиранное белье было развешено между деревьев и мешало ходить.
Болдин мылся вместе со всеми, а когда попросил Лыпытайло подправить и его, генеральскую, бритву, авторитет последнего взлетел до верхушек деревьев.
– Офицера, – ответил Юра.
– Какого? – Лопухин протянул к огню руки. Вода, несмотря на жаркое лето, была удивительно холодной. – Ключи, что ли, бьют?
– За поворотом, – непонятно сказал тунгус.
– Что?
– За поворотом ручьи.
– Откуда знаешь?
– Знаю, – Юра пожал плечами. – Ходил туда.
Лопухин улыбнулся. Большая часть Юриных умений, которыми он так удивлял окружающих, сводилась к банальному: «Сходил. Видел. Умею». Он даже учил бойцов, как ставить ногу, чтобы сучки и веточки под стопой не хрустели. «Умею…»
– А офицера видел.
– Да какого офицера-то?!
– Немецкого, – тунгус вздохнул. – Что в машине.
– Ах, этого? – Иван постарался вспомнить фамилию убитого. – Лилен… Штейн… Черт лысый. Не помню.
– Может, и черт. Но видел. Странно.
– Что ж странного? Хотя… Где видел-то?
Юра поднял руки, будто держал винтовку. Прищурился и поглядел в несуществующий прицел.
– Вот так видел.
– Да ладно…
– И странно.
– Что?
– Что промазал. Я в голову стрелял.
– Да ладно! Перепутал, поди. С такого-то расстояния разглядеть… Не, точно перепутал.
Тунгус промолчал. Только затянулся посильнее самокруткой и нахохлился, как птица на ветке.
– А что же, это у тебя память такая хорошая? – вдруг спросил молчавший до того Колобков.
– Хорошая, – кивнул Юра. – Хорошая.
– А давай проверим?
– Давай.
– Вот, – Колобков покрутил головой. – Вот! Смотри! Вон у Ваньки карандаши и блокнот лежат, видишь?
– Вижу.
– Теперь отвернись.
Тунгус молча отвернулся, спокойный и невозмутимый.
Дима быстро поменял пару карандашей местами, спрятал ластик и чуть выдвинул листок бумаги из папки.
– Поворачивайся. Смотри. Что изменилось?
Тунгус подсел ближе. Показал пальцем на карандаши.
– Эти поменял.
– Так… – согласился Колобков.
– И еще бумажку вытянул…
Димка только крякнул от досады. Клочок бумаги он полагал самым сложным маневром.
– Шишку сдвинул.
– Какую шишку?! – Дима от удивления даже привстал. – Не было шишки! Вот тут-то и ошибся!
Он заулыбался, поймав тунгуса на промахе.
– Не ошибся. Вот тут лежала, – Юра наклонился к земле. – Даже впадинка есть. Давно лежала.
Колобков проверил. След от шишки был явственно виден.
– Н-ну… Может быть… Не нарочно.
– Мне все равно, нарочно или нет. Сдвинул.
– Ну, хорошо-хорошо. Сдвинул! Пусть сдвинул! Все?
Юра искоса глянул на Колобкова.
– Резинку верни.
Дима только сплюнул в сердцах и положил ластик обратно.
– Память хорошая. – Тунгус вернулся на свое место у костра. – Все что вижу, помню.
В приближающихся сумерках самого Юру видно уже не было. Только красный огонек от его «козьей ноги».
– А я вот однажды на вырубках с медведем встретился, – неожиданно сказал Колобков. – Так бежал, что только пятки сверкали.
– Летом? – спросил Юра.
– Ага. В августе. А как ты догадался?
– Если бы не летом, то не убежал бы.
– Почему?
– Еды много. За едой бегать не надо. Лето. А так бы догнал.
– Да ладно… Он здоровый же, неповоротливый!
Тунгус усмехнулся.
– Медведь лошадь догоняет.
– Ну, это ты заливаешь! Чтобы такая туша и так бегала, не поверю.
– Догоняет лошадь, – Юра закивал. – Сильный зверь. Большой. Охотники, когда идут его стрелять, долго ходят. Лагерь делают. Шкуру солят. Голову варят.
– Чтобы есть? – спросил Иван.
– Нет. Медведя есть… Не стоит. Но шкура хорошая. А череп на стену красиво повесить. А если для еды, то очень уметь надо готовить. Очень хорошо надо уметь.
– А ты на медведя ходил?
Тунгус разочарованно прищелкнул языком.
– Нет. Не было.
– Чего же?
– Уехал. В Москву жить. На медведя не ходил. Да и нельзя просто так на медведя.
– Почему? Примета дурная, что ли? – усмехнулся Колобков.
Костер на мгновение осветил лицо тунгуса, и Лопухин увидел, что тот улыбается.
– Дурная, дурная. Охота на медведя запрещена. – Он сделал паузу. – Однако, закон не позволяет.
Иван захохотал, поняв, что хитрый тунгус намеренно запутал Колобкова.
– А я вот тоже на вырубках был. В Карелии. Так меня деревом шибануло! – отсмеявшись, сказал Иван.