Вечность Эллы и Миши
Шрифт:
Элла поднимает голову, разглаживая волосы и выглядя озадаченной, как и все остальные, за исключением Итана, который подмигивает немного краснеющей Лиле. — Это прекрасная вещь, и за неё действительно нужно быть благодарной.
Элла остается тихой в течение некоторого времени со странным выражением на лице, словно она напряженно думает о чем-то, после чего смотрит на меня. — Я благодарна за Мишу.
Я наклоняюсь и целую ее на глазах у всех. — Я, по правде сказать, благодарен, за то, что ты сказала сейчас это.
— Подождите, — прерывает Дин,
— Да, — говорит Элла безразлично, придвигая свой стул ближе к столу. — Теперь мы, пожалуйста, можем начать есть?
Мы приступаем к еде, ведя пустую беседу. Элла прикусывает губу и оценивает всех, но сейчас она не выглядит печальной, только искренне заинтересованной в том, что остальные делают или говорят. Есть даже несколько моментов, когда она выглядит счастливой.
Это хороший признак.
Элла
Ужин ощущается невероятно неловким, особенно, когда Кэролайн заставляет нас произнести то, за что мы благодарны. Сначала я старалась думать о чем-то многозначительном, но затем я просто послушала свое сердце. Когда ужин закончился, мы стали наводить порядок на столе. В этом нет ничего особенного, но это именно то, чего я хотела с тех пор, как была маленькой девочкой. Без пьяного отца, без криков, без заботы моей заднице и о том, что приготовить на ужин, который никто не будет есть.
Я помогаю Кэролайн навести порядок и помыть посуду, когда мой отец отправляется наверх в свою комнату распаковывать вещи. Дин куда-то исчез, а Миша на время ушел домой, потому что у его мамы есть подарок для него. Лила и Итан в гостиной пытаются поставить небольшую сосну, которую Дин срубил на переднем дворе.
Я иду вынести мусор, и облако дыма охватывает мое лицо, когда я выхожу на крыльцо. Дин стоит в тени прислонившись к дому, одетый в одну из старых теплых фланелевых курток, натянув на голову капюшоном, и курит сигарету. У меня уже есть воспоминание, возникшее, когда мне было четырнадцать, и я поймала его курящим что-то в гараже.
— Что ты здесь делаешь? — Я открываю крышку мусорного контейнера и бросаю туда пакет.
Он чешет голову и делает еще одну затяжку. — Сделай мне одолжение, не говори Кэролайн. Она думает, что я бросил. И я бросил. Ну, типо того.
Кивая, я обхватываю себя руками и разворачиваюсь к дому.
— Это так странно, верно? — говорит он внезапно.
Я отступаю и щурюсь в темноте, чтобы взглянуть на него. — Что странно?
Он выдыхает облако дыма. — Что он здесь, трезвый.
Через окно дома, Кэролайн разговаривает с моим отцом. На нем полосатая рубашка и брюки. Его каштановые волосы аккуратно расчесаны, а лицо свежевыбритое.
— Да, это странно, — соглашаюсь я, возвращая свое внимание к Дину. — И он выглядит таким чистым.
Дин качает головой вверх и вниз. — Знаю... Клянусь, у меня складывается впечатление, словно прошел год с тех пор, когда он последний раз мылся. —
— Да... — Я замираю от неловкости стоять здесь и говорить с ним о личных вещах. — Полагаю, что он написал тебе первому.
— Мне кажется, что терапевт или консультант заставил его сделать это. — Кончик сигареты светится в темноте, когда он затягивается. — Признаюсь, я чертовски не уверен, что думать насчет этого.
— Я тоже. — Я покачиваюсь из стороны в сторону, чтобы согреться. Без куртки моя кожа онемела и превращается в фиолетовую. — Мне нравится, что он сделал это, но это не вычеркивает прошлое.
— Ничто не изменит прошлое, — заявляет он прямо. — Но мы. Черт возьми, можем двигаться дальше. И это именно то, что я пытаюсь делать уже некоторое время.
— Я тоже. — Мне кажется, что история повторяется, и сейчас он опять скажет мне, что в том, что случилось, только это моя вина.
Снег приземляется на верхушки наших голов, когда я смотрю на улицу, где огни от фонаря освещают лед на тротуаре.
— Она унаследовала автомобиль, — признается он. — Вот как она получила его.
Я поворачиваю голову назад к нему. — Что?
Он делает длинную затяжку. — «Порше». Полагаю, это была богатая двоюродная бабушка или кто-то еще, кого в действительности никто не знал, и когда она умерла, то оставила каждому из родственников что-то в наследство. Вот как «Порше» и оказался у нее.
— Она рассказала тебе это?
— Да, за несколько недель до того, как она... до того, как она умерла. Она рассказала это тогда же, сказала мне, что когда она уйдет, то я смогу забрать его себе. Тогда мне показалось, что она странно себя вела, но сейчас, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, не планировала ли она свою смерть.
Я проглатываю огромный ком в горле. — Ты уверен, что она не лгала тебе, ведь иногда она рассказывала различные истории. Например, как она с папой встретилась на железнодорожной станции, когда они оба опоздали на свой поезд, хотя на самом деле они познакомились в старшей школе.
— История про поезд была лучше, — говорит он с небольшой улыбкой, сбрасывая пепел с сигареты. — И да, она говорила правду. Я могу с уверенностью сказать об этом, потому что этот разговор состоялся в один из ее «нормальных» дней.
Я вздыхаю, думая о ее редких «нормальных» днях. Эти дни сжимают мое сердце, потому что я знаю, что их больше не будет.
Дин предлагает мне сигарету. — Это успокоит тебя. Поверь.
Я зажимаю ее между пальцами и затягиваюсь. — Ты знаешь, на вкус она такая же ужасная, как и в последний раз, когда ты мне предлагал закурить, — говорю я, кашляя и прикрывая рот рукой.
Улыбаясь, он бросает окурок в снег и тушит его носом своего ботинка. — Тем не менее, ты снова взяла ее.
Качая головой, я пробираюсь через снег к двери, но она распахивается, и мой отец выходит наружу, натягивая свой капюшон на голову. — Господи, как же здесь холодно.