Вечность
Шрифт:
Я взглянул на стаканчики с кофе, которые она принесла. Один для нее, другой для Сэма. Подобная щедрость была совсем не в духе Изабел, которую я знал.
— А с Сэмом мериться остроумием ты бы стала?
Изабел одарила меня долгим взглядом, потом покачала головой.
— Господи, ты настолько не уверен в себе?
Ответ на этот вопрос неизменно был положительным, но перспектива обсуждения моих не известных широкой публике изъянов меня не возбуждала. Я наклонился, рассматривая стаканы. Изабел буравила меня убийственным взглядом. Я снял крышки и оглядел содержимое. В одном плескалось что-то такое, от чего подозрительно пахло здоровым образом жизни. Зеленый
— Вообще-то это был мой кофе, — заметила она.
Я широко улыбнулся. Улыбаться мне не хотелось, но я скрыл это нежелание, улыбнувшись еще шире.
— Было ваше — стало наше. Так что мы почти квиты.
— Господи, Коул, о чем ты? Квиты за что?
Я молча смотрел на нее и ждал, когда она поймет. Пятьдесят очков, если через тридцать секунд. Двадцать, если через минуту. Десять, если вообще до нее дойдет. Изабел уставилась в окно, скрестив на груди руки, как будто опасалась, что на нас вот-вот налетят папарацци. Я прямо-таки чуял ее злость. Потрясающе. Все мои волчьи чувства обострились, по коже побежали мурашки. Глубоко скрытые инстинкты требовали как-то действовать. Драться. Бежать. Ни то ни другое не казалось подходящим. Она продолжала молчать. Тогда я покачал головой и изобразил, будто подношу к уху телефонную трубку.
— О. — Теперь уже Изабел покачала головой. — Ты серьезно? До сих пор злишься? Из-за того, что я не брала трубку? Брось, Коул. Я и не думала, что ты так к этому отнесешься. До чего же ты вредный.
— Вредный? — переспросил я. Пожалуй, я покривил бы душой, если бы сказал, что не почувствовал себя польщенным. Это слово было полно какой-то манящей силы. Вредный. — Да, вредный. Это одно из моих лучших качеств. Это ты потому, что я не стал с тобой спать? Странно. Обычно девицы злятся на меня, потому что я с ними переспал.
Она засмеялась своим резким отрывистым смешком — ха, ха, ха — и, процокав каблучками, обошла прилавок и остановилась ко мне вплотную. Ее дыхание обжигало мне лицо, голос дрожал от гнева.
— «Злюсь» я, как ты выразился, потому, что позавчера ночью вот так же стояла рядом с тобой и смотрела, как ты корчишься на полу и пускаешь слюни, вколов себе какую-то гадость. Один раз я вытащила тебя из этой ямы. Сейчас я сама на грани. Мне не нужен рядом человек с точно такими же проблемами. Ты тянешь меня за собой. А я пытаюсь выкарабкаться.
И снова я подпал под чары Изабел. Этот приступ откровенности — весьма к тому же кратковременный — выбил почву у меня из-под ног. Гнев вдруг куда-то испарился. Я медленно, по одной, снял ноги с прилавка и развернулся так, что оказался к ней лицом. Вместо того чтобы отодвинуться, она осталась стоять, где стояла, между моими ногами. Вызов. А может, капитуляция.
— Неправда, — заявил я. — Ты нашла меня на дне только потому, что сама там оказалась.
Она была так близко, я даже чувствовал запах ее помады. И не мог думать ни о чем, кроме того, что ее бедра от моих отделяют считаные дюймы.
— Я не собираюсь смотреть, как ты убиваешь себя, — отрезала Изабел. Еще минуту не было слышно ничего, кроме рева грузовика на улице. Глаза Изабел были прикованы к моим губам, потом она вдруг резко отвела взгляд. — Все, я не могу больше здесь находиться. Скажи Сэму, что я ему позвоню.
Она начала разворачиваться, и в этот миг я обхватил ее за бедра.
— Изабел. — Мои пальцы нечаянно скользнули по обнаженной коже над
— Кайф хотел словить?
Она дернулась прочь, но я держал крепко. Не настолько крепко, чтобы точно не дать ей сдвинуться с места, но и рывок ее был не настолько сильным; в общем, мы остались в том же положении.
— Я не пытался словить кайф. Я пытался превратиться в волка.
— Неважно. Это уже тонкости терминологии.
На меня Изабел не смотрела.
Я отпустил ее и поднялся. Мы очутились лицом к лицу. Я давно понял, что самое грозное оружие в моем арсенале — способность вторгаться в чужое личное пространство. Она повернула ко мне голову, и все исчезло, остались лишь мои глаза и ее глаза, и меня затопило ощущение правильности происходящего, того, что я говорю нужные слова в нужное время нужному человеку, такое нечастое ощущение верности слов и их искренности.
— Я не собираюсь больше повторять это, так что советую тебе поверить мне с первого раза. Я ищу противоядие.
20
СЭМ
Она — Эми, я пытался думать о ней как об Эми, а не как о матери Грейс — с усилием открыла дверь и провела меня через сумрачный вестибюль в чуть более приглушенных, чем фасад здания, тонах в выразительно светлую студию, заставленную холстами. Свет лился сквозь стеклянную заднюю стену, выходившую на заброшенный пустырь, на котором стояли старые тракторы. Если закрыть глаза на вид, обстановка студии была элегантно профессиональной: светло-серые, как в музее, стены со свисающими с белого карниза но периметру потолка проволочными подвесами для картин. Эти самые картины висели на стенах и стояли в углах; некоторые из них, похоже, еще не успели окончательно просохнуть.
— Воды? — предложила Эми.
Я встал в центре комнаты, стараясь ни к чему не при касаться. Потребовалось время, чтобы уложить в голове контекст, в котором мне предлагают воду: для утоления жажды, а не с целью утопить.
— Спасибо, все в порядке, — сказал я.
Когда Эми в прошлый раз показывала мне свои картины, они выглядели странно и причудливо — животные в городской обстановке, любовники, раскрашенные всеми цветами радуги. Теперь же все полотна казались безжизненными. Даже если на них были изображены пейзажи — улочки и постройки, — они все равно производили впечатление необитаемых планет. Ни животных, ни любовников. Ничего, притягивающего взгляд. Единственное полотно, на котором разворачивалось хотя бы какое-то подобие действия, стояло у нее на мольберте. Огромное, с меня высотой, оно все было белого цвета, за исключением маленькой человеческой фигурки в нижнем левом углу. Девушка на картине сидела спиной к зрителю, понурив плечи, и по спине у нее рассыпались темно-русые волосы. Несмотря на то что лица видно не было, я сразу же узнал Грейс.
— Давай устрой мне сеанс психоанализа, — сказала Эми, заметив, что я разглядываю картины.
— Я пытаюсь завязать с этим, — пошутил я, но шутка показалась мне предательством, как вчера ночью, когда я подхватил предложенную Коулом игру «продолжи песню», хотя следовало бы надавать ему по шее. Я вступал в соглашение с врагом.
— Тогда просто скажи, что думаешь, — попросила она. — Ты действуешь мне на нервы, Сэм. Я когда-нибудь это тебе говорила? Наверное, стоило сказать. Ладно, скажу сейчас. Ты никогда ничего не говорил, когда был с Грейс, а я не понимала, как это воспринимать. Со мной все разговаривают. Я могу разговорить кого угодно. Чем дольше ты молчал, тем больше я ломала голову, в чем дело.