Вечные паруса
Шрифт:
Ему показалось, что Медведев чуть заметно кивнул из-за стола.
– Я хочу сделать дополнительное заявление Совету. Находясь на планете ПКК-13СД38, я намеренно нарушил пункт сто второй Всеобщего космического устава...
Зал затих. Тихо стало у домашних телестен и каютных экранов, на спутниках и орбитальных станциях, на Луне, на Марсе, на Венере, на внешних постах, где Солнце светит не ярче, чем Сириус - Земле, и на звездолетах, которым чужие светила сияют в тысячу раз ярче, чем Земле - Солнце.
– Я хочу
Слова не слушались, они были, как тяжелые скользкие камни, он с трудом пригонял их друг к другу, громоздил одно на другое, тяжело дыша, неуклюжее сооружение вдруг рассыпалось само собой, и приходилось начинать все сначала.
Он рассказывал медленно, путаясь в незначительных подробностях, но постепенно власть пережитого заставила забыть о нацеленных объективах и прожекторах и стало свободнее.
Он остановился, чтобы перевести дыхание, и поднял глаза. Он не увидел зала, не увидел побледневшего, напряженного лица Нины.
Раздвоенная синяя скала повисла над белым озером, как два прямых крыла, застывших в ожидании взмаха.
В ушах тихо, но повелительно стучал метроном: тик-тик, тик-тик.
Комочки хлореллы зябко щекотали щеки.
Солнце уже миновало зенит, и у ног легло темное пятно - сплющенная, раздавленная тень скафандра с изломанными манипуляторами.
Метроном звучал все громче.
Андрей положил пальцы на тугую красную кнопку.
Створки скафандра медленно разошлись, и нездешний зеленый свет ударил в лицо, ослепил.
Чужой плотный воздух забил нос и рот, и нельзя было ни вздохнуть, ни выдохнуть. Почему-то заложило уши, как в падающем самолете, и слышно было только, как хрустят ребра, бесполезно поднимая и опуская грудь.
Ослепленный и оглушенный долгой звериной мыслью без слов, он подумал, что это конец. Свободная правая рука, скребя по металлу ногтями, безвольно поползла вниз. Веки налились свинцом и закрылись сами собой.
И тогда сквозь затихающий шум крови он услышал свое имя.
Это не был далекий тоскующий крик, как бывает при галлюцинации или в сонном кошмаре. Голос донесся со стороны озера гулко, внятно и требовательно:
– Андрей!
Нина всегда будила его так. Подходила к постели и говорила в самое ухо:
– Андрей!
Но сейчас она сказала очень громко, так, что заклокотало тысячекратное эхо:
– Андрей!
Он рывком поднял отяжелевшую голову. Не открывая глаз, нащупал в нише аварийного запаса первый попавшийся биопакет и, разорвав зубами, выбросил наружу. Потом еще один. И еще.
Ямка, вырезанная в лабире лучевой пилой, быстро заполнилась кусками вспучившейся хлореллы, какими-то колбочками, змеевиками, пленками, сетками, в которых жили миллионы колоний невидимых организмов.
Сдерживать дыхание больше не было сил. Кто-то изнутри колотил будто молотком в оба виска, грозя проломить череп, под плотно сомкнутыми веками плыл кровавый туман, сквозь который мелькали черные снежинки - все быстрее, быстрее, быстрее...
Но перед тем как окончательно потерять сознание, он все-таки успех захлопнуть створки скафандра и нажать красную кнопку.
Возвращение из небытия было мучительным. Обожженные, отравленные легкие требовали кислорода, а сильно поредевшая хлорелла все еще не могла восстановить нарушенный ритм дыхания.
И тогда Андрей испугался.
Липкий страх полз откуда-то снизу, перебирался в руки, покалывая кончики пальцев, тошнотой подступал к горлу. Андрей открыл глаза. Вокруг ничего не изменилось, но он был уверен, что за секунду до этого окрестные скалы двигались. Двигались прямо на него, чтобы окружить, смять, раздавить. Он боялся моргнуть, потому что скалы за это мгновение могли сделать еще один шаг. Затравленно озираясь, он стал медленно пятиться к дископлану.
Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!
Холодный пот стекал со лба, разъедая уголки глаз, мешая следить за скалами. В легких свистело и хрипело. Теплая струйка побежала из носа, расплылась на губах. Свободной рукой он вытер губы, поднес к глазам - на пальцах была кровь.
Дать тревогу! Немедленно дать тревогу!
Сзади звякнул металл. Андрей пригнулся, ожидая удара. Удара не было. Прошла четверть минуты, прежде чем он сообразил, что сзади лесенка дископлана.
Дать тревогу!
Скользя по ступенькам, он пятился вверх по лесенке, спиной пролез в овальный проем, устроился на сиденье. Задраил люк.
Дать тревогу...
Он, видимо, все-таки дал бы сигнал тревоги, если бы не приступ долгого, жестокого, изматывающего кашля.
Дышать стало легче. Сознание прояснялось, но голова трещала, словно после глубокого наркоза.
Сколько прошло времени? Андрея отупело смотрел на солнце. Яркий зеленый диск заметно клонился к горизонту, и вокруг него появилось третье кольцо.
Андрею вдруг показалось, что он пробыл без сознания очень долго, может быть, сутки. Сутки... Если сутки - корабль улетел. Его оставили одного. Его бросили. Его бросили в наказание... Один в лабировом аду... Один!
– "Альфа"! "Альфа"! "Альфа"!
Он взлетел, не набирая высоты, рискуя разбиться о пирамидальные пики туда, к далекому и желанному кораблю, напрямую, судорожно выжимая из моторов предельную мощность.
– "Альфа"!
Спокойный и слегка удивленный голос Медведева прозвучал рядом:
– "Прима", я - "Альфа", в чем дело?
Глаза предательски защипало, но теперь не от пота. Кривя губы, Андрей повернул тумблер автопилота. Несколько секунд бессмысленно смотрел на свободную правую руку, потом потихоньку стал натягивать перчатку биоуправления.