Вечные следы
Шрифт:
«…Я работу видел и нахожу, что рано давать чин…» — написал царь на «представлении» Комитета министров. Легашеву было объявлено, что он может готовить новую работу и лишь после ее удачного завершения рассчитывать на царскую милость.
Прошло пять лет… Набравшись терпения, Легашев закончил к тому времени портрет генерал-майора Хатова. Однако и после этого Николай I не дал звания художнику, подкрепив свое прежнее решение «критикой» портрета. Царь заметил, в частности, что художник плохо выписал руки генерал-майора.
Вместо звания Антон Легашев получил служебное назначение следовать с Русской Духовной миссией в Пекин и жить там до смены состава миссии.
В Китае художник пробыл десять лет (1831–1841), проживая в русском Посольском подворье. Все это время Легашев занимался живописью и гравированием.
Антон Легашев украсил своими картинами стены Сретенского монастыря и Успенской церкви в двух русских подворьях китайской столицы, затем написал, как сам об этом сообщал впоследствии, двадцать шесть исторических полотен и портреты двадцати четырех высших сановников Китайской империи.
Узнав об искусном русском живописце, в Посольское подворье, что называется, валом повалил простой народ. Китайцы толпами приходили к Легашеву, делая заказы на портреты и зарисовки. Художник выполнил такое количество различных работ, что они, видимо, не поддавались никакому учету.
Из Пекина Легашев ездил в другие города Китая. Об этом мы узнаем из свидетельства известного русского историка искусства Д. А. Ровинского. Он упоминал, что в его личном собрании находилось девять таблиц с гравюрами А. М. Легашева. В числе этих гравюр мы находим виды города Макао и сцены из жизни китайского народа.
Свои гравюры Антон Легашев травил «крепкой водкой», выполняя их в одних контурах. По любезному разъяснению московского собирателя и знатока старинных гравюр М. Л. Малашкина, с которым я беседовал о работах Легашева, гравюры русского художника в Пекине следует считать по способу выполнения скорее офортами. Сведений о том, где находятся в настоящее время произведения Легашева, собиратели, к сожалению, не имеют.
Возвратившись из Пекина в 1841 году, Антон Легашев сделал отчет о своих трудах. В Петербурге он усиленно ратовал за то, чтобы русские художники обратили внимание на состав китайских красок, отличное качество которых Легашев подробно изучил во время своей жизни в Пекине. Но эти хлопоты художника не увенчались успехом, как не удались и его попытки устроиться на службу в Академию художеств. Вероятно, и в 40-х годах в памяти академического начальства были еще живы воспоминания о «критике», которую в свое время высказал Николай I по поводу работ Антона Легашева.
В 1857 году русская печать весьма тепло вспомнила русского художника, работавшего в Пекине, и А. М. Легашев мог сам читать эти отзывы о своих трудах.
В год смерти Антона Легашева (1865) о нем писала «Иллюстрированная газета» — широко распространенный еженедельник того времени. Впоследствии Д. А. Ровинский поместил заметку о Легашеве в своем известном труде о русских граверах (1872).
Вот, по существу, и все немногочисленные печатные упоминания об Антоне Легашеве, жизнь которого, безусловно, достойна подробного изучения в наше время.
Как получилось, что труды человека, написавшего двадцать шесть исторических картин, отразившего в своем творчестве быт многомиллионного китайского народа, изучавшего в течение десяти лет Китай, остались в полной неизвестности?
ДЕКАБРИСТ — ИССЛЕДОВАТЕЛЬ АНГАРЫ
Строители одной из крупнейших в мире Братской гидроэлектростанции с признательностью вспоминали имя декабриста Петра Муханова (1799–1854), внесшего свой вклад в дело изучения Ангары.
…Склонность к научным занятиям П. А. Муханов проявил еще в 1823–1825 годах, когда он выступил в печати с очерками о Грузии, Карабахе и Гандже. Перед самым восстанием декабристов в «Северном Архиве» была напечатана открытая П. А. Мухановым рукопись «Необыкновенные похождения и путешествия русского крестьянина Дементия Иванова Цыкулина». Любопытно, что примечания к этим запискам были составлены А. С. Грибоедовым, оценившим скитания Д. И. Цыкулина по земному шару как «удивительный пример ума и решительности простого русского народа».
После декабрьского восстания Петр Муханов долго томился в казематах Петропавловской крепости, Свеаборга, Выборга, Шлиссельбурга, пока не был отправлен в Восточную Сибирь, где его заточили в Читинский острог, а затем перевели на Петровский завод.
В 1832 году декабрист вышел на поселение в Братский острог на Ангаре. Там он прожил десять лет.
Братский острог в то время числился всего лишь «усадьбой» Нижнеудинского уезда. Близ устья реки Оки стояло земляное укрепление, в котором жила горсть казаков, и высились две старинные двухъярусные башни. Деревянная церковка и сотня обывательских домишек ютились близ «крепости» на Оке. В Братском остроге обитало тогда около 950 душ; основное население состояло из ссыльнопоселенцев и отставных служилых. П. А. Муханов писал, что в тридцати шагах от избы, в которой он жил, стреляли сохатых и диких коз.
Друзей у декабриста не было, кроме «одного очень честного и очень умного мужика, который хорошо знает здешний край». С этим ангарским следопытом-охотником П. А. Муханов провел много времени, прилежно слушая рассказы о поединках с дикими зверями. Узник с нетерпением ожидал разрешения выезжать за черту селения. Это случилось на втором году его пребывания в Братском остроге.
Невольно декабрист вел постоянные наблюдения за местным климатом. «Никто не помнит такого глубокого и рыхлого снега…» — писал он в ноябре 1833 года. В последующих его письмах тоже щедро рассеяны данные о погоде, дождях, летних засухах, сроках наступления заморозков. Они перемежаются со сведениями о состоянии сельского хозяйства в Братском остроге.
Из переписки П. А. Муханова видно, что он сразу же, как только добился дозволения посещать окрестности Братского острога, поспешил осмотреть знаменитые ангарские пороги. Он отправился туда на лодке, а вернулся обратно верхом.
«…Пороги опасны, но от самого главного, на котором мы и просидели два часа, можно было бы избавиться небольшим обводным каналом. От этого тридцативерстного перегона почти зависит все сибирское судоходство», — писал П. А. Муханов 26 августа 1833 года. Речь идет, по всей вероятности, о знаменитом Падуне, перегородившем Ангару во всю ширину ее русла.