Вечные следы
Шрифт:
«Камчатка» посетила столицу русских владений в Северо-Западной Америке — город и порт Ново-Архангельск на острове Баранова (Ситха). Оттуда корабль направился к берегам Калифорнии, где в то время существовала русская крепость Росс.
Сандвичевы (Гавайские) острова, коралловые острова Полинезии, Филиппины, остров Св. Елены — таков был обратный путь «Камчатки» к берегам родной земли. Во время этого исторического плавания Никифоров принимал участие в работах по описи приметных земель в Тихом океане.
Второе плавание вокруг света Никифоров совершил в 1821–1824 годах. В то время он был старшим штурманом 28-пушечного шлюпа «Аполлон». На борту корабля в числе ученых морских офицеров находился будущий декабрист Михаил Кюхельбекер.
Григорий Никифоров вновь увидел берега Русской Америки.
«Аполлон» целое лето нес крейсерскую службу у берегов Южной Аляски, охраняя русские владения от американских и английских пиратов. Русские моряки выяснили, что американцы не только подстрекали мирных индейцев к выступлениям против русских, но и доставляли индейским старшинам порох, пушки и ружья. Наглость пиратов дошла до того, что они однажды построили в русских владениях на Аляске свою крепость и подняли над ней флаг Соединенных Штатов Северной Америки.
Борясь с наглыми пришельцами, команда русского корабля не забывала о своих задачах по исследованию побережья и вод Русской Америки. Была произведена опись берега Южной Аляски и сделаны астрономические определения. Старший штурман Никифоров принимал участие в этих работах. «Аполлон» возвратился в Ново-Архангельск, передав охрану побережья команде корабля «Крейсер».
Нелишне заметить, что на борту «Крейсера» находились такие известные впоследствии люди, как будущий великий флотоводец Нахимов и декабрист Дмитрий Завалишин.
…В 1843 году заслуженный мореход Никифоров, имевший в то время уже чин полковника, был назначен управляющим беломорскими маяками. В то время ему было уже 62 года.
Несмотря на почтенный возраст, Никифоров продолжал плавания в Белом море. Каждой весной смотрители беломорских маяков встречали своего начальника. Никифоров не только осматривал маяки, но и производил исследовательские работы, определяя по приборам местоположение своего корабля «Полярная звезда». Во время одного из таких плаваний он заболел и скончался вскоре после возвращения «Полярной звезды» в Архангельск, в 1853 году.
Архангельские газеты и петербургский «Морской сборник» почтили память героя Дарданелл, Наварина, исследователя Океании, Берингова и Белого морей.
ЯЛУТОРОВСК — АМУР — КАМЧАТКА
Гарнизон Петропавловска-на-Камчатке заметно встревожился, когда в феврале 1854 года фельдъегерь привез с зимней почтой эстафету: Англия и Франция, очевидно, в скором времени будут воевать с Россией.
Тревога усилилась, когда в марте, ранее всех сроков, в Авачинской губе бросил якорь корабль американского китобоя. Китобой привез в Петропавловск письмо из Гонолулу, от короля гавайского Камехамехи III. Король, памятуя о дружбе своих предков с русскими, предупреждал начальника Камчатки, старого моряка Завойко, что англо-французская эскадра летом намеревается напасть на Петропавловск. Полуостров мужественно приготовился к обороне.
В это же время в Иркутске деятельно разрешался столь назревший «амурский вопрос» и губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев приступал к снаряжению экспедиции на Амур. На Сахалине уже успел побывать Буссэ. На берегах Шилки уже были построены канонерки. И тогда же фрегат «Паллада», шхуна «Восток» и транспорт «Двина» — эскадра Путятина, дымя, продвигалась к Японскому морю.
Далеко от Амура, в деревянных городках угрюмой Тобольской губернии, томились на поселении декабристы. Они с жадностью ловили известия о назревавших на Востоке событиях. Еще в октябре 1853 года Николай Бестужев — вечный искатель, изобретатель, бывший моряк и историограф флота — писал Дмитрию Завалишину в Читу: «Меня оживили добрые известия о славных делах наших моряков, но горизонт омрачается. Не знаю, удастся ли нам справиться с англичанами и французами вместе, но крепко бы хотелось, чтобы наши поколотили этих вероломных островитян за их подлую политику во всех частях света…» Бестужеву нельзя было отказать в пророчестве. Это письмо предвосхищало камчатские события.
В мае 1854 года Муравьев поплыл вниз по Амуру. Но за двенадцать дней до этого события Владимир Штейнгель, сидя в Тобольске, писал большое послание Ивану Пущину в Ялуторовск. «…Из Иркутска сюда есть известие. Уже пишут, что Николай Николаевич отправится по Амуру», — сообщал он в этом письме.
Почему Дальний Восток был так близок сердцу Штейнгеля?
Сын камчатского чиновника, моряк, нищий барон, служивший за кусок хлеба в Охотске, Штейнгель знал все горести жизни на тихоокеанской окраине, но горячо любил воспитавший его край. Он знал в лицо многих камчатских и аляскинских мореходов, зверобоев: мичман Гаврила Давыдов, прославивший себя стремительным походом на Сахалин в 1806 году, был его другом.
Впоследствии Штейнгель, укрывшись под псевдонимом Тридечного (от английского «deck» — «палуба»), напечатал в «Северной пчеле» три фельетона о Русской Америке.
Посмотрите, как он засыпает письмами Пущина! Штейнгель — Трехпалубный пишет сухопутному Пущину о делах, которые волнуют сердца истых моряков.
Штейнгель выражает удовлетворение тем, что «добрый старец» Петр Рикорд, бывший начальник Камчатки и человек, вырвавший своего друга Головкина из страшного японского плена, назначен оборонять Кронштадт и Петербург от англичан. («Это истый моряк и не ударит в грязь лицом!» — восклицает Штейнгель.)
18 июня он снова пишет туда же, в Ялуторовск. Штейнгель радуется муравьевскому походу и предрекает: «На Восточном Тихом океане открывается сцена деятельности для России, с которой можно далеко идти. Меня радует перед отходом, что фантазия моей юности начинает сбываться. Если правда, что в Соединенных Штатах заказан и строится 90-пушечный винтовик, как бы хорошо провесть его в Ново-Архангельск. Дай бог, чтобы Николай Николаевич успел занять гавань, о которой вы мне, помните, писали, что найдена южнее устья Амура…»
Тут приходится поневоле изумляться. Пущин, штатский человек, на море не бывавший, не только проявляет интерес к Амуру, Камчатке и аляскинским делам, но кое-что знает даже больше Штейнгеля, годами когда-то наживавшего себе цингу в Охотске!
А Штейнгель через девять дней снова доносит Пущину: в Тобольск приехал сын иркутского прокурора, привез письмо и передал подробности отплытия флотилии Муравьева. Перед отходом будто бы отказалась работать машина парохода. Но в июле Штейнгель торжествующе сообщает, что прокурорский сын, на его взгляд, действительно заслуживает клички «Критянина», которой не зря наградил его Пущин (жители Крита в древности считались отчаянными лжецами): паровой корабль Муравьева исправен, сам Муравьев уже достиг развалин древней русской крепости Албазин на Амуре, все в порядке. Штейнгель радуется, что слухи о появлении англичан в устье Амура оказались ложными.