Вечный человек
Шрифт:
Николай помог ему войти в барак.
Силы Назимова сразу иссякли.
— Хватит, отдохнем, — слабо прошептал он.
Они присели тут же у порога, едва вошли в барак.
Около них остановился долговязый лагерник, незнакомый Назимову. Одет он был в черную куртку. Нашитый на рукаве красный треугольник без инициала, показывающего национальность, свидетельствовал о том, что незнакомец принадлежит к немецким политическим заключенным.
— Не знаете, штубендинст Йозеф у себя? — спросил немец
— Должно быть, в штубе. — Николай показал в дальний конец барака, где находился небольшой закуток, отгороженный шкафом от общего помещения.
Долговязый немец скрылся за шкафом, несколько минут пробыл там и вышел. Вскоре показался и штубендинст Йозеф. Он отдал какие-то краткие указания по лагерникам, убиравшим блок. Затем торопливо правился к дверям. Вид у него расстроенный, на щеках проступили красные пятна, губы вздрагивали.
— Что-нибудь случилось, Йозеф? — тихо спросил его Николай.
Штубендинст приостановился, обхватил голову руками.
— Ах, и не спрашивайте!.. — зашептал он. — Вчера из Польши привезли русских военнопленных… Больше ста человек. Ночью их всех…
— Изверги! — глухо проговорил Задонов. — Фамилии ни одной не знаете?
— Нет. Известно только, что все были офицерами и хотели поднять восстание в концлагере, в Польше. Извините. Мне надо идти.
Йозеф и Задонов говорили сдержанно, но достаточно откровенно.
«Значит, между ними установилась связь, — соображал Назимов, не принимавший участия в их разговоре. — А откуда штубендинст узнал о расстреле русских офицеров? — продолжал он размышлять. — Ему мог передать тот долговязый немец. Выходит, не так все просто… Надо поближе сойтись с этим Йозефом».
Своими мыслями он пока не поделился даже с Николаем. Таков уж лагерный закон: до поры до времени думай только про себя.
Узников карантинного блока на работу все еще не выводили. Они занимались лишь уборкой вокруг и внутри своего блока. Гитлеровцы, страшась заразных болезней, к карантинным почти не заглядывали. У заключенных хватало времени для новых знакомств, для разговоров.
Как-то вечером Назимов зашел к Йозефу в его штубу. Для начала спросил, сколько всего узников в Бухенвальде.
— Кто их знает, — охотно ответил штубендинст. — Говорят, в иной день доходит до восьмидесяти тысяч. Да ведь к вечеру же этого дня картина может измениться.
Назимов уже знал, что наряду с прибытием в Бухенвальд новых партий заключенных из лагеря почти ежедневно отправляются этапные команды.
— А сколько здесь жилых бараков? — продолжал расспрашивать Баки.
— Около шестидесяти. Это не меняется, сколько бы заключенных ни находилось здесь, — язвительно усмехнулся Йозеф.
— Получается, что в каждом бараке в среднем содержится не менее тысячи человек?
— Бараки не одинаковы. Есть двухэтажные и одноэтажные. В рабочих бараках людей содержится поменьше. Больше всего заключенных — в нашем карантинном помещении. Порой здесь набирается до трех
— Сколько же народу согнали! — покачал головой Назимов. — И ведь разные люди, а? — задал Баки главный вопрос, ради которого и начал разговор. Ему очень важно было установить: избегает Йозеф наводящих вопросов или идет навстречу.
— А как же иначе? — согласился Йозеф. — Конечно, разные. У каждого — свой характер. Но, как правило, наиболее приметные отсеиваются, — неопределенно добавил он.
Тогда Назимов пошел дальше:
— Скажите, Йозеф, у вас есть здесь друзья?
Вопрос был задан в упор. Брови у Йозефа подпрыгнули. Кажется, он хорошо понял, о каких друзьях спрашивает этот русский флюгпункт.
— Настоящий человек не может обходиться без друзей, Борис, — ответил штубендинст тихо, но твердо.
— А меня не познакомите с вашими друзьями? — еще смелее спросил Назимов.
Йозеф мельком глянул на него, покачал головой:
— Вы слишком торопитесь, Борис.
— Это потому, что я верю вам, — отрывисто прошептал Назимов.
— Доверие хорошо, а осторожность лучше, — вполголоса сказал Йозеф. — Ну, будьте здоровы.
В проходе Назимова остановил Серафим Поцелуйкин. Пригнулся, точно желая пронзить его своим острым носом, спросил:
— Ты что, хочешь сдружиться со штубендинстом!
Метишь на теплое местечко? Вижу, хитер ты, парень. Назимов смерил Поцелуйкина гневным взглядом.
Потом поднес кулак к его бледному, худощавому лицу, угрожающе процедил:
— Не суйся куда не надо — не ровен час, нос прищемишь.
«Вы, кажется, подполковник?»
Срок карантина близился к концу, Йозеф все еще не вступал в настоящий разговор. Назимов нервничал. Однажды он прямо высказал Йозефу свое недовольство. Тот опять напомнил, что излишняя смелость неуместна, после чего, как показалось Назимову, начал сторониться его. И вдруг однажды вечером Йозеф недвусмысленно намекнул Назимову, что в лагере существует подпольная организация и что в ней главную роль играют якобы военнопленные. У Назимова так и засверкали глаза. Он сразу же засыпал штубендинста нетерпеливыми вопросами, Йозеф явно испугался этого напора, умолк, замкнулся:.
Но теперь Баки внутренне ликовал. «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь», — хотел он сказать старику. Но побоялся, как бы не отпугнуть его окончательно. Надо потерпеть с расспросами. А вообще-то Баки воспрянул духом. Как тут не радоваться! Он уже чувствовал, что в воздухе пахнет борьбой. Здесь нет политотдела, никто не станет тебе разжевывать и готовенькое класть в рот. Надо самому обо всем догадываться, быть настороже. «Смотри, не будь ротозеем!»— опять как бы случайно обронил Йозеф. «Да, да, ротозеем нельзя быть! Но и страусу не следует уподобляться, не время совать голову под крыло», — взволнованно размышлял Назимов.