Вечный Герой (сборник)
Шрифт:
— А эта Эрмизад?..
— Шлюха из Призрачных Миров!
— Почему ее так называют?
— Говорят, что она совокупляется с упырями, — пробормотал граф Ролдеро и еще выпил. — А упыри за это дают ей силы, чтобы повелевать всякой прочей нечистью. Говорят, упыри от нее без ума, если только они на это способны.
В это я никак не мог поверить. Девушка казалась такой юной и невинной! Я так и сказал Ролдеро. Он только отмахнулся:
— Разве можно определить на глаз, сколько лет бессмертному существу?
— Но я же не вечен, — запротестовал я. — По крайней мере, в одном и том же теле я никогда долго не жил.
— И все-таки как ты определишь ее возраст?
Разумеется, крыть мне было нечем.
— Знаешь, я думаю, что в твоей истории о Призрачных Мирах много взято из бабушкиных сказок, друг мой Ролдеро. От тебя, честно признаюсь, я такого не ожидал!
— Если хочешь, можешь называть это сказками, — пробурчал Ролдеро. — Только ведь доказательств-то у тебя никаких, так что уж лучше пока поверить на слово.
— Придется, наверное.
— Удивляюсь я порой, глядя на тебя, Эрекозе, — сказал граф. — Вот, например, ты жизнью своей обязан произнесенному заклятию, а в существовании Призрачных Миров сомневаешься больше всех!
Я улыбнулся:
— Ты прав, Ролдеро. Мне следует больше верить другим.
— Ну, пошли, — сказал Ролдеро, направляясь к королю, лежавшему ничком в луже вина. — Надо нам отвести его величество в постельку, пока он не утонул.
Мы вместе подняли короля и, позвав на подмогу гвардейцев, потащили его в спальню и водрузили на кровать.
Ролдеро положил руку мне на плечо:
— И перестань наконец думать обо всем этом, друг мой. Это не доведет тебя до добра. Может, думаешь, мне было приятно, когда детей убивали? Или девушек насиловали? — Он вытер губы тыльной стороной ладони, словно пытаясь избавиться от противного вкуса во рту. — Но если бы это не было сделано с ними сейчас, Эрекозе, то же самое когда-нибудь непременно случилось бы с нашими собственными детьми и девушками. Я понимаю: элдрены красивы. Но точно так же красивы и многие змеи. Или волки, что режут наших овец. Куда мужественнее довести до конца то, что сделать необходимо, чем притворяться, что сам ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты понимаешь, о чем я?
Мы стояли в королевской спальне и смотрели друг на друга.
— Ты очень добр, Ролдеро, — сказал я.
— Таков мой дружеский совет тебе, — пояснил он свои слова.
— Я понимаю.
— Это ведь не ты принял решение перебить всех детей, — сказал он.
— Но я сам принял решение ничего не говорить об этом королю Ригеносу, — ответил я.
Заслышав собственное имя, король пошевелился и начал что-то бормотать во сне.
— Пошли, — улыбнулся Ролдеро, — надо убраться отсюда до того, как он припомнит слова той похабной песенки, которую обещал спеть нам.
Мы расстались с Ролдеро в коридоре, за дверями спальни. Граф посмотрел на меня озабоченно.
— Такое иногда совершенно необходимо, — сказал он. — Просто на нашу долю выпало претворить в жизнь решение, принятое несколько столетий тому назад. И пусть совесть не мучает тебя. В будущем нас, возможно, станут считать мясниками, но мы-то знаем, что это не так. Мы просто мужчины. Воины. И мы ведем войну с теми, кто хотел бы нас уничтожить.
Я ничего не сказал, только положил руку ему на плечо, потом повернулся и пошел к себе.
Душевные страдания заставили меня совсем позабыть о той девушке, пока у дверей своих апартаментов я не увидел стражу.
— С узницей все в порядке? — спросил я.
— Другого выхода отсюда нет, лорд Эрекозе, — сказал мне стражник. — Во всяком случае, для людей. Вот только если она вздумает призвать на помощь своих упырей…
— Если мы только это заметим, им от нас не уйти, — заверил я его. Он отпер дверь, и я вошел к себе.
В комнате горела только одна лампа, так что видно было плохо. Я зажег еще одну лампу.
Девушка лежала на кровати. Глаза ее были закрыты, однако на щеках еще не просохли обильные слезы.
«Значит, они плачут точно так же, как и мы», — подумал я.
Я не хотел тревожить ее, однако она открыла глаза, и мне показалось, что в них плеснулся ужас, хотя я и не был уверен, ибо глаза эти были действительно странными, как бы лишенными белков, и сверкали голубыми и золотистыми искрами. Посмотрев в эти глаза, я вспомнил, что рассказывал мне Ролдеро. Я уже начинал верить ему.
— Как вы себя чувствуете? — глупо спросил я.
Губы ее шевельнулись, но она ничего не ответила.
— Я не собираюсь вредить вам, — продолжал я тупо. — Я бы и детей тех пощадил, если бы это было в моих силах. И оставил бы в живых ваших воинов во время морского сражения. Но я обречен лишь вести воинов на бой. Мне не дано спасать их жизни.
Она нахмурилась.
— Я Эрекозе, — сказал я.
— Эрекозе? — слово это прозвучало в ее устах словно музыка. Казалось, оно знакомо ей куда лучше, чем мне самому.
— Вы знаете, кто я такой?
— Я знаю, кем ты был прежде.
— Я возродился вновь, — сказал я. — Не спрашивай меня, каким образом.
— Похоже, твое возрождение не принесло тебе счастья, Эрекозе?
Я пожал плечами.
— Эрекозе, — снова сказала она. И тихонько засмеялась — горький это был смех.
— Чему ты смеешься?
Но больше разговаривать со мной она не пожелала. В ответ на все мои попытки она просто закрыла глаза. И мне ничего не оставалось, как уйти. Я сразу же лег спать.