Вечный капитан
Шрифт:
— Кто такие китайцы? — поинтересовался болгарский царь.
— Народ, живущий далеко-далеко на востоке, — ответил я. — Их так много и они такие образованные, что сами уже не воюют, а побеждают врагов, сдаваясь в плен.
— Разве такое возможно?! — удивился он.
— Всё возможно, если веришь в это, — произнес я.
На этот раз Иван Асень не посмотрел на меня, как на шутника. Его глаза начали расширяться, а напрягшееся лицо наполняться внутренним фанатичным светом. Даже борода воинственно затопорщилась.
— Главное — вера! — сделал вывод из моих слов царь Болгарии и торжественно, с фанатичной верой произнес: — С нами будет бог! Мы — его орудие!
И
16
Лагерь армии Феодора Ангела, Эпирского деспота, располагался в широкой долине неподалеку от местечка Клокотница. В центре стоял большой шатер из материи золотого цвета. Рядом с входом в шатер вкопаны три высокие жерди, на которых лениво шевелились от легкого теплого ветра промокшие после недавно закончившегося дождя хоругви с ликами каких-то святых. С трех других сторон стояли шатры поменьше и серого цвета, выстроенные в две ровные линии, по десять в каждой. Весь остальной лагерь представлял набор всевозможнейших временных укрытий, сооруженных, где кому вздумается. Возле каждого такого укрытия горел, сильно дымя, костер, вокруг которого сидели воины, ждали, когда сварится, судя по запаху, мясо с просом. Сосчитать их в густеющих сумерках было трудно, но тысяч шесть-семь, не меньше. В южной части лагеря, особняком, расположились латиняне, еще около тысячи.
— Если ударить с этой стороны, то сможем прорваться к шатрам, — сказал я Ивану Асеню, который стоял рядом со мной в кустах на краю леса и похлестывал себя по ноге тонкой веткой с молодыми зелеными листьями.
— А если не прорвемся? — произнес болгарский царь. При виде большой вражеской армии его фанатизм начал быстро таять.
— Тогда перебьем, сколько сможем, и отступим, — ответил я и добавил: — Если сможем.
— Если сможем… — тихо повторил он, а потом отшвырнул ветку, перекрестился и покаялся: — Прости, господи, что усомнился в тебе! Прости и помоги! Дай нам силы исполнить твою волю!..
— Пойдем отсюда, — сказал я, чтобы остановить его токование.
Лес с этой стороны был шириной всего метров триста и довольно редкий. Именно поэтому я и решил идти в атаку через него. На другой стороне леса нас поджидали десять моих конных дружинников и десять болгарских. Мы с царем Иваном поехали первыми, эскорт — за нами в колонну по два. Болгары ехали за своим правителем, русичи — за своим. По краю леса добрались до дороги и поехали по ней на север, огибая холм. Навстречу нам из-за поворота вышли трое вражеских солдат, которые гнали отару овец, штук двадцать. Иван Асень натянул поводья, останавливая коня.
— Не останавливаться, — произнес я тихо, но властно.
В больших армиях, собранных из людей разных стран и национальностей, толком не знаешь, кто свои, а кто чужие. Тем более, что люди одной национальности могли быть по обе стороны баррикады. Свои — это те, кто с боков и сзади, а враги — кто напротив. Хотя мы сейчас были напротив солдат с овцами, но ехали со стороны своих и без опаски. Поэтому солдаты согнали овец к краю дороги, чтобы пропустить господ. Куда едут на ночь глядя эти господа — не их солдатского ума дело.
Когда мы удалились от врагов метров на сто, царь Иван сказал радостно:
— Бог с нами!
Рано утром, когда только начало светать, мы проехали по этой дороге в обратную сторону. Ночью опять шел дождь, было сыро и зябко. Зато промокшая земля гасила стук копыт. Кони за ночь отдохнули, набрались сил после выматывающего перехода, который мы проделали в три раза быстрее, чем обычно двигались армии в эту эпоху. На краю полосы леса перестроились в две шеренги, разместив на флангах половцев. Меня поразило спокойствие кочевников. Они уже знали, что врагов в несколько раз больше, но не проявляли признаков беспокойства, желания смыться. Такое впечатление, что и они фанатично зарядились.
Царь Иван Асень развернулся лицом к отряду и сказал ехавшему позади него воину, молодому парню в дорогой чешуйчатой броне, наверное, сыну богатого боярина:
— Наклони копье острием ко мне.
Воин выполнил приказ. Царь Болгарии достал из-за пазухи свернутый в трубочку пергамент, с которого свисали две свинцовые печати. Развернув пергамент, с силой насадил его на листовидный наконечник копья.
— Подними, покажи всем, — приказал царь. — Этот нарушенный, оплеванный, мирный договор будет нашим знаменем! Да свершится божий суд! — пламенно произнес Иван Асень.
На этот раз он остановился вовремя. Наверное, почувствовал волну духовного экстаза, порожденную благородным гневом неполной тысячи бойцов. И я понял, почему Иван Асень, посредственный полководец, одерживает победы. Умеет зажечь. Когда человек забывает о смерти, его нельзя победить.
В лагере Эпирского деспота Феодора Ангела Дуки Комнина не спало лишь несколько человек. Позевывая и почесываясь, они смотрели, как из леса выезжают конники. Наверное, пытались угадать, какого черта мы делали в лесу ночью?! То, что мы — болгарское войско, они поняли, когда отряд, набирая скорость, молча поскакал на них, наклонив копья. Только скакавший позади царя воин держал копье поднятым вверх. На наконечнике болтался проткнутый договор. Еще несколько секунд ромеи смотрели на нас, не веря в происходящее. Очнулись и бросились бежать, только после того, как Иван Асень проорал на болгарском «С нами бог!» и проткнул копьем ближнего ромея, который выбрался из шалаша и уставился на скачущих всадников.
Что заорали русские и болгарские дружинники и половцы — я не разобрал. Просто услышал рев тысячи глоток. И понял, что сам ору, но не слышу, что именно. В правой руке у меня была короткая степная пика с кожаным ремешком, надетым на руку. Я метнул ее в лицо ближнему ромею. Он инстинктивно наклонил голову, и пика встряла в макушку, покрытую всклокоченными черными волосами. Граненое острие влезло сантиметров на семь. Я выдернул пику из раны, подхватил на лету. В это время мой конь сшиб бронированной грудью другого врага. Я ударил третьего, четвертого… Шатер из ткани золотого цвета вдруг оказался совсем рядом. Из него высунулся человек в одной рубахе и сразу спрятался, потому что на шатер налетел всадник и проткнул материю копьем в том месте, где только что был этот человек. Другой болгарин перерубывал мечом шесты со знаменами. Еще двое рубили веревки-растяжки, в результате чего шатер опадал с боков, опираясь только на шест, поддерживающий его центр изнутри. Я поскакал дальше, к серым шатрам. Из них выскакивали полуодетые люди. Кто-то сразу убегал, кто-то сперва пытался понять, что происходит, а потом бросался вслед за более сообразительными, кто-то сдавался — садился или ложился на землю, закрывая голову руками, но никто не оказывал сопротивления. Тысячи людей бежали, вжав головы в плечи. Наши воины догоняли и кололи их копьями, секли саблями или мечами, рубили топорами, били булавами, кистенями, клевцами…