Вечный кайф

Рясной Илья

— Он.

— Ты чего, у него затовариваешься?

— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.

— А ты их Бацилле сплавил?

— Да.

Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.

— А он у кого взял? — спросил я.

— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.

— Погоди, разговор еще не закончен.

— Ничего не скажу, пока… — он

не договорил, жадно сглотнул слюну.

— А что ты еще можешь сказать?

— Тютя от ментовки хоронится.

— Это я знаю, — усмехнулся я.

— А где хоронится — знаешь?

— Нет. Но хотел бы знать.

— Скажу… Давай…

Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.

— Так где Тютя хоронится? — спросил я.

— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.

— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.

— Ну, семнадцать.

— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.

— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.

— Он самый.

— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».

— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.

Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…

Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.

— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.

— Его еще найти надо, — сказал я.

— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.

Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.

— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.

Мы вошли в подъезд.

— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?

— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!

— Тренироваться надо, — поддел я.

— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе

к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.

— Не Тютя погулять вышел?

— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.

Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.

— Что-то есть, — сказал я.

За дверью слышалось какое-то шуршание.

— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?

Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.

— Они… — прохрипел он.

Он дернулся. И прохрипел послабее:

— Они!.. Быстрее!

Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?

Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:

— Что?

— Кто выходил сейчас? — крикнул я.

— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».

— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.

Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».

Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.

— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.

А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.

— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.

Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.

Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.

А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.

— Ну же! — ерзал Князь.

Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.

— Уходят! — ярился Галицын.

— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?

— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.

Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.