Вечный колокол
Шрифт:
— Всем надо отправить письма в Новгород, — проворчал Тихомиров, — ко мне уже раз пятьдесят подходили.
Млад сжал губы — неужели у него ничего не получится?
— Понимаешь, мне не просто так надо… Мне надо отправить письмо главному дознавателю, Родомилу Вернигоре. Это важно.
Тихомиров поджал губы и покачал головой.
— Попробуем. Если это действительно важно. Я думал с обозом письма отправить, но тебе, наверное, надо быстрей… Завтра на рассвете обоз с ранеными выйдет в Новгород, но, я думаю, доберется туда только через семь дней. Так что, надо с князем поговорить, его гонцы каждый день туда-сюда отправляются.
— Пусть будет с обозом, — кивнул Млад, — не надо тревожить князя.
Войско ландмаршала Волдхара вон Золингена подошло к стенам Пскова через четверо суток — к его появлению на Великой реке взорвали аршинный слой льда, отсрочив его появление не меньше чем на день. Из соседних деревень за стены шли и шли люди, забирая с собой скот и запасы продовольствия, сжигая свои дома, чтоб они не достались врагам: ландмаршал пришел на пустую выжженную и промерзшую землю. Ему дорого обошлось строительство укреплений — он намеревался штурмовать Псков с юга, там, где размещалась самая низкая и самая длинная стена, где башни стояли реже, чем в Запсковье и со стороны Великой — численное превосходство давало ему такую возможность. Но пушки с этой стены били не хуже, чем с любой другой.
Из сотни Млада в строю осталось пятьдесят пять человек, двенадцать раненых отправились в Новгород с обозом, трое собирались поправиться и вернуться в строй, еще двое были так плохи, что их не рискнули отправлять в семидневное путешествие по Шелони. Двадцать восемь навсегда остались под Изборском…
5. Добробой
Через две недели пришел ответ от Вернигоры — на этот раз его доставил княжеский гонец, тот, который привез тяжелую весть: основные силы новгородского ополчения не придут на помощь псковичам — Великий князь Литовский объявил Руси войну и двинулся ни много — ни мало на Киев. Османская империя заключила союз с крымским ханом и Литвой, и татарская конница с поддержкой турок идет на Киев с другой стороны.
Вернигора звал Млада в Новгород, как только появится возможность покинуть осажденный Псков. Он нашел однорукого кудесника, и нашел его действительно в Белозере — старику исполнилось сто шесть лет, и новгородские волхвы, конечно, отправились за ним, но никто из них не верил, что им удастся сдвинуть его с места — он удалился от людей двадцать лет назад и появляется в городе раз в год, в дни летнего солнцестояния. Никто не знает его силы, которая могла возрасти за эти двадцать лет уединения, но когда-то он считался одним из самых сильных волхвов на Руси.
Вече избрало Черноту Свиблова посадником, князь со дня на день должен был покинуть Псков — ему нечего было делать в осажденном городе. Вернигора остался без поддержки Мариборы и писал, что дни его на должности главного дознавателя сочтены, если, конечно, князь не воспротивится воле Свиблова. Совет господ никогда не имел такой власти при Смеяне Тушиче, какую получил теперь. И без того разоренные сбором ополчения новгородские земли бояре обложили двойной податью, списывая это на войну. На самом же деле они просто надеются покрыть свои расходы. Пушечный двор стоит — никто не везет бронзы на пушки, кузницы не куют оружия — никто не платит им за это.
К письму главного дознавателя была приложена коротенькая записка от Даны: «Ты обещал вернуться», — только и написала она. Млад представил, как Вернигора пришел к ней и предложил послать весточку в Псков — ему стало неприятно.
Каждое утро Тихомиров выводил студентов на «занятия» — учил драться на стенах и под ними, стрелять из луков, метко кидать сулицы [13] . День прибывал, и с рассвета до заката ребята сильно уставали, но с каждым днем крепчали и становились
13
короткое метательное копье
Первый штурм начался ранним утром, задолго до рассвета: двадцать орудий ударили по крепостной стене, раскаленные ядра полетели в город, в надежде поджечь деревянные постройки, разбрасывая по сторонам бревенчатые стены, как биты разбрасывают «городок» при игре в рюхи. Рушился камень и горел огонь, приближаться к стенам было опасно — пожары тушили только там, где пламя могло перекинуться глубже в город.
Четырехсаженные стены устояли…
С рассветом, отогнав защитников крепости вглубь города, немцы пошли на приступ, и пушки прикрывали их полки. Но псковские лучники поднялись на стены, выкашивая пеший строй легких кнехтов, своими телами пролагающих дорогу основным силам. Русские пушки сшибали осадные башни и сносили земляные укрепления — штурм захлебнулся в самом начале, ни один немец так и не поднялся на крепостную стену.
Ландмаршал выжидал не долго — подтянул пушки из-за Великой, нацеленные на Псков с другого берега, и следующий обстрел южной стены начался через пять дней. На этот раз немцы никуда не спешили — около сотни орудий мерно били по стенам двое суток.
Млад посчитал: между выстрелами пушек он мог вдохнуть от трех до шести раз. Или медленно сосчитать до двадцати… Его сотня стояла под стенами — заваливали камнями проломы, засыпали песком, а потом поливали их водой. Пушки стреляли вразнобой, но просчитать, когда ядро ударит рядом, не составляло труда. Если ядро попадало в только что сделанный завал, камни летели во все стороны, если пробивало уступ над верхней площадкой стены — камни сыпались сверху.
Через несколько часов Младу казалось, что он сходит с ума от ожидания следующего выстрела. Тело напрягалось, как он ни старался успокоиться, голова уходила в плечи, а руки отказывались работать. И если выстрел задерживался, напряжение становилось невыносимым — от него скрежетали зубы, и сводило мышцы. Поначалу он отдавал студентам приказ ложиться на землю и прикрывать голову, но потом это всем надоело: три минуты работали, три — валялись на холодной земле.
К вечеру появилась привычка — Млад чувствовал близкое попадание за несколько секунд до него. Но к тому времени пропал и страх — тело устало бояться. Шестеро из его сотни были ранены, парню с третьей ступени придавило ноги выше колена — он так и не пришел в себя, пока над ним на рычагах приподнимали стопудовый кусок стены, пока вытаскивали его за плечи и несли до больницы на щитах.
Отец покачал головой, когда прощупал размозженные кости своими всевидящими пальцами.
— Или мертвец, или калека, — сказал он Младу, — я думаю, лучше калека. Он, возможно, считает иначе. Иди, Лютик, это не твоя забота.
Ночью обстрел прекратился — в темноте ландмаршал только напрасно тратил порох. До полуночи продолжали заваливать проломы, не зажигая факелов — чтоб немцы не могли нацелить пушки на свет. Когда студенты начали падать с ног от усталости, Тихомиров свернул работу. Млад отправил остатки сотни «домой» — их терем не пострадал от пожара, довольно далеко стоял от стены — а сам побежал в больницу. Отец не спал и, наверное, даже ждал его, потому что сразу взял за плечо и сказал: