Вечный огонь
Шрифт:
Смысл вернулся с телефонным звонком. Телефоны были во всех квартирах этого важного дома.
– Генерал-лейтенант Куроедов у аппарата, – привычно произнес Семен Захарович.
– Как важно это звучит… – Варвара Петровна на другом конце провода грустно улыбнулась. – Куда вы пропали, Семен Захарович? Я с трудом отыскала ваш номер через штаб округа. Генеральские не дают кому попало.
– Варвара Петровна?.. – растерянно выдохнул генерал. – П-простите… Простите, пожалуйста, старого болвана… мог бы сам сообразить вас разыскать. Ваше последнее письмо меня нашло уже здесь. И Витя давно не писал…
– Я по Витькиному поводу и звоню, – засмеялась Варвара
– Вот дурак-то! – рассердился Семен Захарович. – Я ему покажу «неудобно»!.. А на ком он женится, когда свадьба?
…С той свадьбы, сыгранной в офицерской столовой в осеннем Бобруйске 45-го, появился смысл в жизни отставного генерала Куроедова. Грустный, мерцающий и безнадежный, как одинокая свечка, но теплый и ровный. Знала ли Варя?.. Если не знала, то догадывалась. Но между ними словно установилась договоренность: не надо вслух. Оба боялись оскорбить память Володи.
Центральная площадь в Минске появилась недавно, два года назад, когда снесли недобитые немцами старые кварталы напротив Александровского сквера. Теперь она была переполнена народом. Тихо шаркали ноги о мокрый мартовский асфальт. В стороне, прижавшись к ограде сквера, громко, навзрыд, некрасиво рыдала молодая худенькая женщина, ее робко, оглядываясь по сторонам, утешал толстый мужчина в пальто, с портфелем и в шляпе пирожком. Проходившие мимо по проспекту имени Сталина троллейбусы и машины резко снижали скорость. Мрачно, нехорошо фальшивили трубы оркестра у подножия памятника.
Памятник открывали на памяти Виктора, в сентябре 1952-го. Теперь его основание почти скрылось под грудой венков. Серебристые буквы вились по черному крепу, складываясь в слова: «Великому Вождю… Вечная Память…» У подножия, жалко кривя лицо, плакал Кондрат Крапива. И то там, то тут над толпой взлетал в мартовское холодное небо чей-то крик, словно сгусток боли: по умершему? По ушедшей эпохи? По самим себе?..
Они с Женей стояли с краю толпы, глядя на памятник. Виктор погладил рукав шинели жены, смахнул слезу, помимо воли выкатившуюся на щеку. Сталин. Невозможно поверить. Невозможно. Как же мы без него?..
– О чем мысли, товарищ майор медицинской службы? – с трудом заставил себя спросить, чтобы как-то прервать тяжелое молчание.
– О вас, товарищ майор… – Женя скосила на мужа глаза из-под ушанки. – О вашей жизни. О том, что было в ней до 37-го года и после…
Шимкевич вздохнул.
– Ты думаешь, все могло быть иначе? Да, могло. Но никто из нас не знает, как именно могло бы быть.
– Владимир Игнатьевич был виноват? – тихо спросила Женя.
Виктор помотал головой.
– Ни разу не верил в это. И ничуть не жалею, что сказал об этом на построении тогда, в училище… Я не мог поступить иначе. И выяснилось, что был прав. А после того, как его освободили в начале войны… тем более. Чем он мог быть виноват? Тем, что он офицер, защищавший Родину?..
– Царский офицер, – осторожно сказала Женя.
– Да в том-то и дело, Женя, что сначала царский, потом советский. И где та грань, которая все разделяет?.. Все в жизни сложно, понимаешь меня?
Они выбрались из толпы и медленно побрели вниз по проспекту в сторону Круглой площади. Навстречу шли люди с траурными повязками на рукавах, с воем одолевал гору ЗИС-150, кузов которого был завален венками. Какие-то девочки лет восьми весело, стайкой бежали мимо, щебеча о чем-то. «Вы чего смеетесь, когда Сталин умер!» – рявкнул
К марту 53-го супруги Шимкевичи уже несколько лет как служили в Минске. Мотострелковый полк, в котором Виктор командовал батальоном, дислоцировался далеко за городом, в деревне Уручье, Женин медсанбат – по пути, в деревне Зеленый Луг. Сначала ютились по съемным углам – на Комаровских развилах, Золотой Горке, некоторое время квартировали у Семена Захаровича, который настойчиво уговаривал остаться в его четырехкомнатных хоромах на Круглой площади насовсем. Но все-таки генерала стеснялись. В феврале 1948-го, к тридцатилетию Советской Армии, офицерской семье выделили комнату в большой коммуналке, в специально построенном доме для командного состава БВО, такие дома занимали целый квартал вдоль улицы МОПРа. Внутри квартира была темная, зимой в ней было холодно, несмотря на печи, а летом сыро. Но это было их собственное, настоящее жилье, и они нарадоваться на него не могли. Соседями по дому были хорошие люди, семья майора Скугаревского, служившего в 8-м отделе штаба округа, тоже Виктора. Вместе выходили по утрам на службу из дома; вместе гоняли по коридору на трехколесном велосипеде, а потом пошли в первый класс сын Шимкевичей Игорь и дочь Скугаревских Ляля. Школа была новая, на улице Куйбышева, в двух минутах ходьбы, и как раз в 1954-м снова ввели совместное обучение мальчиков и девочек.
Тот день, когда объявили о смерти Сталина, оба, и Виктор, и Женя, вспоминали потом еще не раз. Почему-то запомнилось: вот они идут вниз по проспекту, пересекают его в том месте, где до войны была Садовая улица, и через недавно заложенный парк 30-летия БССР – ряд тоненьких деревец, – выходят к реке, которую морщит холодный весенний ветер. На другом берегу одиноко кособочился дом-музей I съезда, ворочали длинные шеи краны – строился жилой дом «под шпилем» напротив штаба округа… И оба, и Женя, и Виктор, очень остро чувствовали в этот момент движение Времени, и свою впаянность в это время, и то, что судьбы их неподвластны никому, кроме быстро бегущих облаков в небе, и загадочны, будто последняя серая льдинка в обширной синей луже.
4 июля 1954-го на Круглой площади торжественно открыли памятник Победы. В одиннадцать утра на невысокую красную трибуну справа от монумента поднялись члены правительства БССР и авторы памятника. Открыл митинг председатель Минского горисполкома, потом слово взял первый секретарь обкома КПБ Иван Варвашеня. Он же перерезал красную ленточку. Над толпой колыхались знамена, портреты Хрущева, Маленкова и Булганина…
На церемонии присутствовали Семен Захарович и Варвара Петровна. Стояли рядом. Думали об одном. В почетном карауле застыли с новенькими автоматами АК-47 мальчишки, не знавшие, что такое фронт – им во время войны было по десять. Ну и пусть не узнают, не надо.
Торжественная церемония закончилась, грянул оркестр. Люди толпились у венков, лежавших у подножия памятника, поправляли ленты, читали надписи. День выдался знобкий, время от времени наволакивало серых неприятных облаков, будто дело и не в июле было, мужчины ежились в своих пиджаках, женщины – в платьях. Площадь по кругу осторожно объезжал желто-синий лобастый троллейбус «двойка», следовавший по маршруту вокзал – парк Челюскинцев, из открытых окошек высовывались пассажиры.
– А у меня для вас сюрприз, – серьезно проговорил Семен Захарович, обращаясь к Варваре Петровне. – Только нужно долго ехать на машине, несколько часов. Вы не откажетесь?