Вечный поход
Шрифт:
Хасанбек сделал шаг. Потом ещё один. И выскользнул из собственной юрты.
Привыкшие всё замечать, но ни о чём не спрашивать, турхагуты, воины дневной стражи, безмолвно скользнули по нему взглядами. От них, конечно, не укрылось побледневшее лицо и озабоченное состояние их командира.
…Это было одну луну и два дня тому назад.
Темник тряхнул головой, отгоняя измучившие его воспоминания и мысли. Потянул поводья, принимая влево. Выровнял курс к реке. Туда, где ползли чёрными змеями колонны всадников. И принялся нахлёстывать коня, нагоняя ушедшую далеко вперёд
Над Хасанбеком нависал бескрайний прозрачный ковёр. Небо! На синем полотне искусные мастера без устали вышивали белоснежные облака. И тут же, не успев закончить, распускали нити и вышивали снова и снова, отчего облака, как живые, двигались куда-то вдаль.
К несуществующему краю.
И следили незримые мастера, среди прочего, не только за тем, чтобы ровными и быстрыми были их стежки. Следили они за суетящимися внизу человечками… И не скрыть было тайн от этих многочисленных всевидящих глаз.
Мысли не отставали. Гнались. Летели по воздуху за скакуном. Стелились широким намётом по степи, обходя всадника справа и слева.
Скрипнув зубами, Хасанбек снова подумал об этих двоих – Кусмэ Есуге и Дэггу Тасхе. Представил их сидящими высоко-высоко, в недоступной синеве, и вышивающими невесомыми белыми нитями облака. Без устали. Облака. Облака. Обла…
«Тьфу! Нет!»
Рука опять принялась стегать ни в чём не повинного верного скакуна.
«Не-е-ет!!!»
Не верил в это опытный нойон. Вот словеса, конечно, они плетут – будь здоров! А облака… Не может этого быть!
Ещё один удар плети ожёг крутой лошадиный бок. Жеребец перешёл на галоп.
Чёрная колонна-змея, вздрагивая, приближалась. Надвигалась, как линия горизонта, утомившаяся пятиться назад.
Глава шестая
Последняя воля
Пить!
Пи-ить…
Совсем рядышком – протяни руку и коснёшься! – журчала вода. Перекатывалась по гладким камушкам. А где-то чуть дальше, наверняка, начинался родной улус.
Хасанбек облизнул обветренные пересохшие губы. Попытался сглотнуть комок, что мешал ему дышать. Не получилось. Закашлялся.
Он открыл глаза и осмотрелся… Ни речки, ни ручейка!
Вокруг была незнакомая полупустынная местность, которую вечером так и не удалось разглядеть как следует. На привал остановились уже в сгустившихся сумерках и размещались, руководствуясь кострами, которые оставили передовые отряды.
Чужая земля.
Не греет, не укрывает от предательских внезапных стрел и ударов. Только терпеливо ждёт, когда же кончится время чужаков, когда их бездыханными предадут в её холодные объятия. И упокоит тогда она их останки и сразу же позабудет об их существовании, как о мимолётном кошмарном сне, навеянном невыносимо знойным летом.
Враждебная земля.
Ветры, что дуют здесь, – раздевают до костей. И даже вода не утоляет жажду.
Темник скрипнул зубами, потянулся к бурдюку с водой. Смочил губы.
Всё чаще и чаще Хасанбеку снился его родной улус. И эта жажда родных мест была еще сильнее. Сушила не нутро, а мозги, останавливая все иные мысли. В нечастые
На самом высоком месте, немного особняком, стояло его жилище. Редкий дым над очагом. Мнящийся аппетитный запах жареной баранины. Голос жены, зовущей детей…
Где всё это? Было ли?
Изредка, в перерывах между военными походами, наведывался Хасанбек домой, навещал свою семью. Сдержанно радовался, как быстро растут дети, и хмурился, наблюдая постепенное угасание красоты жены. Только в перерывах между набегами, которые становились всё короче и короче, слышал он родные голоса. Последняя побывка была длиною всего в пять дней и ночей. Только-то и успел он тогда, после хорезмского похода, натешиться ласками своей ненаглядной супруги, дать наказы двум подрастающим сыновьям и распорядиться касательно богатой добычи, доставшейся ему в этом походе…
И снова на коня. И снова музыка боевых труб, пыль нескончаемых переходов, кровь врагов на лезвии меча… да смерти побратимов.
Под пристальным взглядом Вечного Синего Неба.
Под белым девятихвостым знаменем.
Мог ли он отречься от своего повелителя? Ох, не задавал себе ни разу такого вопроса Хасанбек. Ни вслух, ни мысленно. Может быть, где-то далеко, там, в необъятной пучине, где непонятно как зарождаются мысли, иногда и мелькала тень этого вопроса… Но лишь тень. Серая, клубящаяся, словно маленькая тучка. Из которой пытались извлечь – не иначе сами демоны! – зёрна сомнения и посеять их в душе воина и полководца…
Предать? Как это сделал Джучи, старший сын Великого Хана… Что бы там ни говорили о нём заезжие купцы – не получалось у темника верить оправдательным объяснениям. Предательство – оно и есть предательство, в какие одежды его ни ряди, какими словами ни обеляй. И неважно, во имя чего – из-за красавицы жены, тучного табуна или же из-за большого и лакомого куска огромной, как Вселенная, империи.
Нет, гнать, гнать саму мысль об этом!
Не для того десятки лет создавали они эту империю, чтобы теперь уподобиться шакалам и отрывать от добычи куски, посильные их зубам. И выжидать, когда отвернётся Повелитель. Не для того полмира опрокинуто навзничь ханским конём и носит на измятом своём теле клейма от его подков… Не для того десятки тысяч жизней ордынских нукеров нанизаны на копья чужеземцев.
Не для того!
Ему ли, некогда бедному оролуку,* что имел за душою лишь захудалый улус обедневшего угасающего рода, забывать, ЧЕМ он обязан Чингисхану?! Ему ли – не помнить собственную клятву, данную на могиле своей первой жены Тшейги и малолетнего сына Ороглуя, растерзанных тайчиутами… Он тогда не просто поклялся отомстить, но и присягнул на верность Темучину. Ещё простому вождю, ещё не объединившему под своей властью все монгольские племена, все поколения, живущие в войлочных кибитках…