Вечный сдвиг. Повести и рассказы
Шрифт:
– Прости, я без звонка, – сказал Федот.
– Можешь не извиняться, телефон мне вырубили.
Они пошли на кухню и включили вытяжку над плитой. Под ее гул Федот поведал Аркадию о сегодняшней встрече, умолчав про надувание и сдувание, хотя Аркадий был из тех, кто и к такому сообщению мог отнестись без усмешки.
– Мы у них на крючке, – резюмировал Аркадий. – Барда уже вызывали и показывали все наши фотографии. Он пять часов молчал. Хорошо, у меня больничный.
– Как же нам быть?
– Нас миллионы, всех не перевешаешь, – утешил Аркадий.
– Не хотелось бы попасть в первую десятку… У меня
– Новая жизнь… – мечтательно повторил Аркадий и громко высморкался. – Намыливаешься?
– Да нет! Я дочь Маши Белозеровой разыскал. А она родила. Так что я теперь дедушка, – прорвало Федота на откровенность.
– Маши Белозеровой? – переспросил Аркадий. – Знакомое имя. Она, случаем, не жила в Чубайнуре? – И Аркадий описал Машу Белозерову из Чубайнура, портрет полностью совпадал. – Потом меня перевели, а она, кажется, работала в Долинке, на шахте.
– Погоди, я за бутылкой сбегаю, – сказал Федот.
У подъезда стоял Петрянский. Федот прошел мимо, как бы не замечая. Стоя в очереди в угловом магазине, он продолжал делать вид, что не замечает Петрянского. Но вот как вернуться к Аркадию с хвостом, как предупредить его, если телефон отрезан?
В лифте Федот нажал на десятый этаж и пешком спустился на пятый.
– Он у подъезда, – шепнул Федот Аркадию на ухо. – Надеюсь, ты меня не подозреваешь? Получается, что я хвост привел… А я хотел про Машу…
– Да что уже теперь, – протянул Аркадий. – Про Машу я все равно больше ничего не знаю.
– Тогда пойду следы заметать, – сказал Федот, и Аркадий не стал его удерживать.
Войдя в роль преследуемого, Федот петлял дворами. Хотя его никогда никто не преследовал. Просто взяли ночью и предъявили обвинение в саботаже советской власти. А поскольку он ее действительно ненавидел, по объективным и субъективным причинам, и лишь по инертности не вступал с ней в открытую конфронтацию, то ему важно было одно – не назвать ни одного имени членов подпольной группы, в которой он никогда не состоял, хотя и был к ней приписан органами.
42. Люди должны знать правду.
– Кристальненький! Солнечный! Ты выздоровел?
– Я не болел.
– Падла Уркаганчик! Вот он и прокололся. Твой Уркаганчик – чекист. Он приходил ко мне с гебистом, законспирированным под врача. Ты якобы лежал в машине «скорой помощи», и они с Уркаганчиком якобы хотели тебя ко мне принести на отлежку.
– С этого места поподробнее, – сказал Федот, нюхая цветы в горшках. Из горшков исходил отвратительно знакомый запах.
– Ты у Уркаганчика под колпаком, – заявила Клотильда.
– Тогда уж под кепкой, – отозвался Федот, продолжая нюхать цветы.
Из земли порскнуло что-то липкое, зеленое и вонючее. Федот ткнул в землю пальцем и извлек из нее резиновую соску. Стараясь не привлекать внимания старухи, Федот вышел на балкон, заставленный ящиками с рассадой, и поднес к соске горящую спичку.
– По ха не хо? – услышал он, и перед ним возник Петрянский.
– Федот, вы выкуриваете драгоценное время! – раздался голос Клотильды.
Услышав голос Клотильды, Петрянский слинял вместе с соской.
Лучше б не ходил он в МОСХ за справкой для надувного! А что если он не стукач, а обычный хулиган и, обнаружив рубль в конверте, решил попугать Федота? Но как он сюда забрался? Федот посмотрел вниз: с этажа на этаж зигзагом шла противопожарная лестница.
– Федот, бросьте вы курить! – крикнула Клотильда. – Я хочу рассказывать дальше!
Федот включил магнитофон, Клотильда хлебнула боржому из бутылки и втянула в себя подбородок.
– Телепунчик родной мой, не впадай в уныние. Ведь это смерть для истощенного организма. Сейчас глубокая ночь, – Федот взглянул в окно, действительно была глубокая ночь, – а я сижу и жалуюсь тебе на несклепистую жизнь. – Федот тряхнул головой – Клотильды в комнате не было, а голос исходил из дивана, на котором она только что сидела. – Сердце у меня, ровно саранча все выела. Такой любви, как наша, не было и не будет под солнцем!
– Федот, где вы витаете, – прикрикнула на него Клотильда. – На чем мы остановились?
– На допросе.
– Однажды один из молодых следователей сказал: «Не признаешься, убью и выброшу вон». Вошли двое высоких мужчин. «Будет молчать – бейте», – распорядился следователь и вышел. Я осталась с этими, в зеленых рубашках. Как я раньше любила их, в зеленых рубашках! «Я же ваша, – сказала я им, – а вы меня собираетесь бить». Один из них сел за стол и сказал: «Принесите два “Казбека”, двести грамм, бифштекс и стакан воды». А я все сидела. Тяжело было сидеть. Все тело распухло. Мгновенно принесли бифштекс, водку и воду. Наевшись и напившись, он подошел и выплеснул мне в лицо остаток воды. Выключите, – приказала Клотильда и разразилась пятистопным матом. – Давайте сразу про этап Москва—Саратов. Все остановки, которые мы делали в пути, были ночью. На всех остановках мы оставляли после себя горы обледенелых трупов. Нас должно было остаться немного, но когда выстроили шеренгу, она оказалась длинной, в основном из военных. Скомандовали: «Становись на колени!». Мы стояли на коленях под открытым небом. «По пятерке рассчитайсь!» Собаки с конвоирами вывели нас на обледенелую дорогу. Прошли несколько шагов. «Ложись!» Все легли. Собаки… Их длинные морды до сих пор видеть не могу. Я их ненавижу! – закричала Клотильда и стукнула кулаком о подлокотник.
– Мы напишем с вами книгу и опубликуем на Западе, – сказал Федот.
– Что? – Клотильда, подбоченившись, двинулась на Федота. – Я – персональный пенсионер, член партии. Вы хотите лишить меня пенсии? Моей головой торгуете? Не позволю! Смотрите сюда, – Клотильда задрала кофту, – тут дыра, там дыра, все зубы, падлы, повыбили, а я живу. Ради чего я живу? Ради этого, – ткнула она пальцем в ящик с запрещенной литературой. – Люди должны знать правду! Кристальненький, поклянитесь, что до моей смерти им ничего не будет известно.
Федот поклялся.
43. Тютелька в тютельку.
– Где ты набрал этого барахла? – спросил Федота Иван Филиппович, разглядывая детские вещи, разложенные по всей мастерской.
– В Детском мире.
– Бестолковый ты человек, Федот, – пожурил его Иван, вынимая из свертка соски, припудренные тальком, – из таких нынче и телят не поят. Импортные надо брать, батенька!
– Иван, Клотильда сказала, будто ты меня к ней на носилках привез…
– Ну и что, приняла она тебя в свою больницу? Федот, ты опустился! Пьешь со всякой шушерой, с гуманоидами вонючими якшаешься. А ведь дискобола за тебя я лепить не буду!