Вечный шах
Шрифт:
лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева, Виктор, Федоров
за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.
– Каким Бартеневым?
– не спросил - ахнул Виктор.
– Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян.
– Дурачком-всадником
на белом коне.
Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы, Смирнов миновал
вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил
ему двери.
Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и
пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.
– Чем могу быть полезен?
– сказал он строго.
– Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не
ведая, что собеседнику все известно о нем: - Полковник МУРа в отставке
Смирнов.
Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно
представляясь:
– Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю
вас.
– В дверях?
– поинтересовался Смирнов.
– Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал
на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно:
– Слушаю вас.
– Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, - ласково сказал
Смирнов.
...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и
рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему
было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян:
ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил
блуждающий свой взор. На фотографии остановил.
– Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, - сказал он
Диме.
– Это почему же?
– Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.
– А я здесь причем?
– Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.
...Казарян вошел в битком набитую холуями режиссерскую комнату
съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:
– А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один на один поговорить
надо!
Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как, мол, быть? - но
режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.
– Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.
Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в
кресле), смел со столешницы тыльной стороной ладони
крошки и спросил грустно:
– Дрюня, ты - дурак?
– Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.
– Закончим его еще лучше, - пообещал Казарян.
Семен Афанасьевич Голубев, слушая Смирнова, то собирал свой роток в
куриную гузку, то, не раскрывая губ, раздвигал его в идиотское подобие
улыбки.
– Ты же профессионал, Сема, зачем же надо было так следить на
квартире Олега?
– горестным вопросом определил главную промашку своего
собеседника Смирнов.
– Не было никакого журналиста, и, следовательно, моей ошибки не было,
– раскрыл свой нервический рот Голубев.
– Разговор ни о чем, милиционер.
– Ошибаешься, Сема. Журналист был потому, что в редакции газеты
имеется вариант его статьи, в которой, как гипотеза, рассматривается
существование организации, сильно смахивающей на вашу. Ну да, Олег -
перекати-поле, человек без корней. Но не бомж, столь любимый вами
человеческий тип, Сема. Так что был журналист Олег, и есть его статья.
Стоит только всерьез начать разматывать гнусную историю его ликвидации, и
эта история вкупе со статьей станет сенсацией для демократической прессы.
– А ты еще спрашиваешь, зачем я наследил, - усмехнулся Голубев.
– Лично самому идти надо было?
– Нет у меня людей, которые могли бы квалифицированно с бумагами
разобраться.
– А у тебя большой опыт, приобретенный во времена борьбы с
диссидентами, - догадался Смирнов. Что собираешься делать, Сема?
Хозяйка-то квартиры опознает тебя на раз, два, три.
– Будешь шить мне убийство этого журналиста?
– И убийство Алексея Борзова. И убийство Сергея Воропаева, и убийство
подручного твоего конюха-мальчишки...
– Алиби у меня, милиционер. По всем перечисленным тобою случаям.
– Ну, естественно, на кой ляд самому стрелять! Но ведь есть и такой
вид преступления, как организация убийства. И здесь ты не отвертишься.
Взятый за рэкет Вячеслав Калинов уже рассказал мне, что операцию с
Алексеем Борзовым разрабатывал ты, - не сдержался Смирнов, рявкнул: - Ты,
паскуда!
– Рассказал, а не показал, - спокойно разобрался в нюансах Голубев.
–
Большая разница.
Виктор утомился, обрабатывая Федора так, чтобы ни на лице, ни на теле