Вечный слушатель
Шрифт:
Неповторим твой дивный слог,
Не выдержит никто с тобою состязания.
Добротна каждая строка,
И я признаюсь поневоле,
Что проживет она подоле
Наипрочнейшего чулка,
Покинь же дом сиротский, дай нам
Искусства приобщиться тайнам,
Перо послушное держи,
Пусть не проворство спиц вязальных
Тебя в краях прославит дальных,
А звонкие стихи летят чрез рубежи.
Один молодчик с Геликона
Вчера
Что у Кастальского ключа
Приказ прочитан Аполлона
(Поскольку должный час настал,
Чтоб был прославлен капитал,
Тот, что твоим талантом нажит),
Бог соизволил повелеть
Для всех, творить дерзнувших впредь,
Что пишущий стихи - пусть их отныне вяжет.
***
Разгрохотался гром; невиданная сила
Швыряла злобный град с разгневанных небес;
Клонился до земли непроходимый лес
И горы Севера ползли к порогам Нила;
Рванулась молния из высшего горнила,
На тучах прочертив зияющий надрез;
Чтоб описать сие - не ведаю словес
И не могу найти такой беде мерила.
Стихия вод морских, влекомая Судьбой,
С Землей и Воздухом вступила в смертный бой,
И низвергался мир в великую разруху.
В тот час Бирюк с женой стоял среди двора,
Меж ними ругань шла: уже пора Пеструху
С теленком разлучать - иль все же не пора.
***
На берегу ручья облюбовав лужочек,
Сел Тирсис горестный в тени приятней лип,
Стал о возлюбленной рыдать - и каждый всхлип
Угрозой был ручью: хлестало, как из бочек.
Филандер сел вблизи: чувствительный молодчик
Почел, что ведь и он из-за любви погиб,
Он тоже зарыдал, на собственный пошиб:
Оглохнешь, рев такой услышавши разочек.
Бродил поблизости еще один пастух,
Он им свирели дал, спасти желая слух:
Посостязайтесь, мол,- в игре утехи много.
Но заявился тут из темной чащи волк,
Рыдательный экстаз пастушьих душ примолк,
На волка ринулись - и кончилась эклога.
***
На каменной горе, незыблемой твердыне,
Воздвигнутой вдали земных забот и зол,
С которой кажется мышонком крупный вол,
Клюкою странника - огромный дуб в долине;
То Господу гора противостанет ныне,
Чтоб не дерзал вершить свой вышний произвол,
То, покарать решив ни в чем не винный дол,
Вдруг уподобится начавшей таять льдине,
То пламя разметет на восемьдесят миль,
Порою только дым да огненная пыль
Летят из кратера со злобой безграничной,
Да, на горе, чей пик почти незрим для глаз
(Того же хочешь ты как человек приличный),
Я и живу теперь, и это мой Парнас.
***
Вы, исполинские громады пирамид,
Гробницы гордые, немые саркофаги,
Свидетельствуете верней любой присяги:
Сама природа здесь колени преклонит.
Палаццо римские, чей величавый вид
Был неизменен в дни, когда сменялись флаги,
Когда народ в пылу бессмысленной отваги
Ждал, что его другой, враждебный, истребит.
Истерлись навсегда минувшей славы знаки,
К былым дворцам идут справлять нужду собаки,
Грязней свинарников чертоги сделал рок,
Что ж, если мрамор столь безжалостно потрепан,
Зачем дивиться мне тому, что мой шлафрок,
Носимый третий год, на рукавах заштопан?
БЕЗЗАБОТНОЙ КЛОРИМЕНЕ
Пусть он любовник ваш, младая Клоримена,
Пусть он бесстыдно лжет в рассказах обо мне,
Пусть якобы за мной и числится измена,
Я, право, посмеюсь - с собой наедине.
Я жил в неведеньи, не по своей вине,
Но рано ль, поздно ли - узнал бы непременно
Благодаря чужой - и вашей - болтовне,
Что он любовник ваш, младая Клоримена.
Что ж, вы поведали об этом откровенно.
Не будь он близок вам - об этаком лгуне
Я пожелал бы, чтоб его взяла гангрена
За столь отвратное злоречье обо мне.
Пусть испытал бы он, обгадясь на войне,
Сто лет турецкого, позорнейшего плена,
В подагре, в коликах, в антоновом огне,
Тот, кто измыслил, что на мне лежит измена.
И вот, когда бы он, переломав колена,
Сгнил заживо в дерьме, в зловонной западне,
Тогда его простить я мог бы несомненно,
И посмеялся бы - с собой наедине.
Пусть с Иксионом он горит одновременно,
И с Прометеем, и с Танталом наравне,
Иль, что ужаснее всех этих кар втройне,
Пускай пожрет его последняя геенна:
Выть вашим суженым, младая Клоримена.
К КЛОРИМЕНЕ
Когда - вы помните - являлась мне охота
Твердить вам, что без вас моя душа мертва,
Когда не ведал я иного божества
Помимо вас одной, да разве что Эрота,
Когда владела мной всего одна забота
Вложить свою любовь в изящные слова,
Когда тончайшие сплетали кружева
Перо прозаика и стилос рифмоплета,
Тогда, толику слез излив из ясных глаз,
Довольно многого я смел просить у вас,
Любовь казалась вам достаточной причиной.