Ведется следствие
Шрифт:
— А где Пушистик? — обратил внимание доктор. — Я надеюсь, с ним ничего…
— Нет-нет, — сказала, наконец она. — С Пушистиком всё в порядке. Просто он… пока еще не вполне сочетается с траурным платьем, и я попросила его остаться в купе.
Что верно, то верно: серебристый мех, конечно, неплохо смотрелся бы на черном платье, но для траура это было бы слишком… смело.
— Так что же всё-таки случилось? — спросил Руперт.
— Я скорблю, — вздохнула Каролина и взяла чашечку кофе. — Я в глубокой печали, как видите.
— Хм… — произнес следователь.
В трауре Каролина была дивно хороша. Черное платье подчеркивало ее
Госпожа Кисленьких даже надела траурные драгоценности — строгий и элегантный гарнитур из черных бриллиантов в оправе белого золота, которые должны были подчеркивать, соответственно, ее светлую печаль и глухую тоску. Для завтрака, возможно, гарнитур не вполне подходил, но Каролина придерживалась собственных традиций и отступать от них не собиралась.
— Однако мы теряемся в догадках, — сказал Теодор, намазывая булочку маслом, — кто же на этот раз стал причиной вашей скорби?
Дэвид почему-то ухмыльнулся (поручик нахмурился) и вытащил из кармана сложенную газету. Каролина снова протяжно вздохнула.
— Кажется, господин Дубовны может нас просветить, — хмыкнул Бессмертных. Сам он недавно отказался от чтения газет перед завтраком по рекомендации доктора Немертвых, считавшего, что такое чтение способно не просто испортить аппетит, но и послужить причиной развития язвы желудка. — Нуте-с? Это ведь не сегодняшний выпуск?
— Вчерашний, вечерний… «Наш собственный корреспондент на Большом Королевском экспрессе, Педро Зубастос, сообщил трагическую весть, — с выражением начал стажёр, — буквально на его глазах трагически скончался наследник семейного состояния, талантливый и всеми любимый юноша, студент Каролевского университета Герберт Свищевски, следовавший в родное поместье, дабы припасть к груди обожаемой матушки и дорогого отца. Причина его безвременной и несправедливой кончины замалчивается руководством паровозной компании, однако наш собственный корреспондент сообщает нам, что ею явилось… отравление! И виной тому не несвежие устрицы и не прокисшая земляника — такого в вагоне-ресторане первого класса просто не бывает, — а хладнокровное, расчетливое убийство, совершенное, без сомнения, в расчете на то, чтобы завладеть наследством бедного молодого человека…» — Дэвид сделал выразительную паузу.
— Прелестно! — сказал доктор. — Напоминает стиль «Столичного инсургента»!
— Читайте, читайте, — велел Бессмертных, явно не догадывавшийся о желании Дубовны добиться драматического эффекта. Ян и Берт с интересом поглядывали по сторонам, вычисляя журналиста.
— Ну ладно… Где я остановился? А, вот! «Это чудовищное злодеяние тем более жестоко, что убийца надругался над…»
— Неужели над телом жертвы? — восхитился доктор. — Всегда любил желтую прессу!
— Нет, не над телом, — покачал головой Дэвид. — «Надругался над искренними и нежными чувствами молодого человека, полюбившего по-настоящему, быть может, впервые в жизни. Но мы должны обличить преступника, если этого не желают сделать органы правопорядка! Нам стало известно, что незадолго до гибели Герберт Свищевски отправил своему нотариусу односторонний брачный контракт, заключенный им от всей чистой юношеской души. Очевидно, опытная соблазнительница, так легко одурачившая бедного юношу, каким-то образом узнала об этом и воспользовалась моментом, чтобы мгновенно сделаться наследницей состояния Свищевски. Имя ее должно знать всё Каролевство! И — подчеркиваем, — преступление тем более ужасно, что в роли супруги несчастного молодого человека, не успевшего даже вкусить прелести первой брачной ночи…»
— А это-то им откуда известно, интересно? — пробормотал Бессмертных.
— Господин Зубастос со свечкой стоять изволили? — предположил доктор.
— Успешное покушение на тайну личной жизни, — лязгнул Топорны. Ян и Берт многозначительно переглянулись. — Пять лет лагерей. Что там дальше?
— Ну, тут про… гхм… — стажер покраснел. — А, вот самое главное. «И можно ли поручиться, что известнейшая писательница Каролина Кисленьких всего лишь выдумывает преступления, буйным цветом цветущие на страницах ее романов?»
— Попробую угадать автора. — доктор побарабанил пальцами по столу. — Стиль дешевого бульварного листка, ханжеское негодование, сплетни… Францеска Рыдайло, не иначе!
— Ловких… — возразил Дубовны.
— Дэвид, вы будто с луны свалились, — поморщился следователь. — Дело «Об авторских привилегиях»! Ну?
— А-а… — неуверенно произнес стажер. — Что-то такое припоминаю…
— «Что-то такое», — передразнил Бессмертных, впрочем, беззлобно. — Эта акула пера попросту присвоила фамилию, заявив, что сие есть творческий псевдоним. Скандал был оглушительный, а почтенное семейство Ловких до сих пор судится с этой газетенкой… Кароля это забавляет. Странно, что вы этого не помните. Пожалуй, я вчера зря вас похвалил.
Стажер насупился.
— Мои извинения, госпожа Свищевски. Я слишком верю печатному слову.
Та только покачала головой.
— Зря! — Она вынула из маленькой сумочки записную книжку и пояснила: — А с фамилией вы ошиблись, юноша. Наизусть уже не сразу вспоминаю… Так вот, Дэвид, если вы хотите называть меня официально, то соблаговолите именовать меня госпожой Докольких, наследной принцессой Арамундской, герцогиней Флитбех, баронессой Шонобер, госпожой Свитски…
— До конца еще десять страниц, — подал голос Пол Топорны.
— Читать всё? — спросила Каролина, маленьким карандашиком аккуратно вписывая на последнюю страничку фамилию Свищевски.
— Нет, не надо, пожалуй… — пробормотал Дэвид, косясь на Каролину то ли с опаской, то ли с уважением. — Я… понял. Принцесса, герцогиня… гхм…
— А еще — младшая сиятельная госпожа Мит-Тяй, — пробасил вдруг поручик.
— Младшая вдовствующая госпожа Пет-Тяй, — холодно поправила Каролина.
— Это уже детали, — заметил Бессметрных.
— Но ведь император Мит-Тяй давно женат! — воскликнул Дэвид.
— И неоднократно… — прибавил поручик.
— Дэвид, скажите, что вы знаете об односторонних брачных контрактах? — госпожа Кисленьких убрала записную книжечку.
— Ну… они односторонние, — осторожно произнес тот.
— Получите незачет по гражданскому праву, — ласково произнес наставник.
— Односторонние, тайные, не требуют согласия второй стороны, — отбарабанил Дубовны, мобилизовав все интеллектуальные ресурсы. — Заключаются в случае… в случае… э-э…
— …когда возвращение не предусмотрено. — Доктор рассматривал что-то интересное за окном. — Все-таки приятно знать, что даже если ты и погибнешь невесть где, и прах твой не вернется на родину, кто-то будет о тебе помнить…