Ведется следствие
Шрифт:
Залезать в долги камердинер считал неприемлемым. Да и с чего их отдавать, эти долги вместе с грабительскими процентами? Если бы удалось получить страховку…
И тут у него родился гениальный в своей простоте план. Большой Королевский экспресс славится своей безопасностью, верно? Даже на этих треклятых болотах пассажирам ничто не угрожало, так уверяли сотрудники паровозной компании. И если это утверждение опровергнуть, то… Как знать, не окажется ли руководство этой самой компании перед выбором: запятнать репутацию экспресса или… заплатить
В этот момент камердинер посмотрел в окно, за которым роились злые и голодные комары, и план оформился окончательно. Дело было за малым.
Он знал, что Сверло-Коптищев редко просыпается к завтраку. Вернее, если бы он мог работать, то просыпался бы еще до рассвета, но теперь предпочитал поспать подольше. Немного времени у камердинера было.
Неслышной тенью проскользнув к купе хозяина, он вошел внутрь. Ему повезло — Сверло-Коптищев действительно спал, причмокивая губами (видимо, ему снилось что-то очень приятное, вроде атласных розочек на чьем-нибудь декольте). Камердинер тихо закрыл за собой дверь и на цыпочках прокрался к окну.
Он хорошо продумал план, даже сумел отключить датчики, но вот отвертки подходящей не нашлось. Ничего, даже и перочинным ножом он сработал отлично!
За окном зловеще гудел комариный рой. Насекомые чувствовали, что за бронированными стенками вагонов скрывается много вкусного, но добраться до поживы не могли, и это их удручало…
— Цыпа, цыпа… — прошептал камердинер, чуть приоткрывая форточку.
Самый крупный и наглый с виду комар, словно расслышав его, подлетел ближе. Камердинер поманил его пальцем, ни на что особо не рассчитывая, но насекомое живо послушалось. Оно напоминало волка по весне — мохнатое, тощее, голодное и очень злое…
— Сюда, сюда, — еле слышно манил камердинер. Он мог бы этого и не делать: почуяв запах человека, вожак ринулся в узкую щелочку, протиснулся сквозь нее, а за ним ломанулся и весь рой.
Камердинер в ужасе отпустил ручку форточки, та захлопнулась, отрезая оголодавшую комариную орду. Те могли лишь разочарованно биться хоботками о бронированное стекло.
Вожак же, шлепнувшийся на столик под окном, как раз встал на лапки и недовольно помотал головой. Вид у него был довольно-таки ошалелый — и немудрено, его едва не придавило закрывающейся форточкой!
— Давай, давай, куси! — прошипел камердинер, показывая на сладко спящего Сверло-Коптищева. Стоило бы взять комара и посадить его на хозяина, но по понятным причинам он боялся дотрагиваться до насекомого.
Комар перевел оценивающий взгляд на камердинера.
Тот вздрогнул.
Комар потер передние лапки.
Камердинер попятился.
Задними лапками комар расправил немного помятые крылья — так столичные щеголи поправляют манжеты… разве что манжеты так не трещат.
Камердинер отступил еще на пару шагов.
Комар хищно повел хоботком и припал на передние лапки.
Человек пискнул и обратился в позорное бегство,
Если бы комар умел говорить, он воскликнул бы: «Вот счастье-то привалило!» Но говорить он не умел, поэтому попросту взмыл в воздух и с торжествующим гудением нацелился на аппетитные округлости, представшие его фасетчатым глазкам. Камердинер обреченно задергался, но дверь не отпускала, а податься назад, чтобы высвободиться, бедняга то ли не сообразил, то ли побоялся — там же реял комар!
Тот же с пронзительным сверхзвуковым воем спикировал на облюбованную им часть тела несчастного, и прочнейший хоботок заработал, как отбойный молоток! Вот тогда-то камердинер и начал кричать…
От этого крика проснулся сам Сверло-Коптищев, какое-то время ошалело моргал, потом сообразил, кому принадлежит судорожно подергивающаяся филейная часть, застрявшая в дверях, увидел комара и, очевидно, решил, что в купе ворвался целый рой опасных насекомых. Наверно, этому способствовал тот факт, что время от времени комар отрывался от источника наслаждения, взмывал в воздух и на бреющем полете обходил жертву, выбирая местечко поприятнее…
— А почему Сверло-Коптищев без сознания? — поинтересовался доктор.
— Они… они от комара отмахивались… — прошелестел камердинер. — И не рассчитали… Рука-то в гипсе!
За дверью прыснули со смеху профессионально подслушивавшие оперативники. Даже у следователя дрогнули бакенбарды, а уж проводник, понявший, что чести экспресса ничто не грозит, и вовсе рассмеялся мелким дребезжащим смешком. Мрачен был только Дэвид, окончательно удостоверившийся в том, что следователя из него не получится.
— Ну, вот, собственно, и всё, — заключил Бессмертных. — Подозреваемый сознался. Банальнейшее дело… Любезный, пассажиры ведь застрахованы?
— Точно так, — кивнул проводник. — А уж если такой случай… Тут и страховку бы выплатили, и еще сверху накинули за молчание, такое мое мнение!
— Но двигали этим субъектом самые благие намерения, — протянул следователь, разглядывая запухшего и несчастного камердинера. — Теодор, что скажете?
— Скажу, что я не потеряю своих денег, — флегматично отозвался тот, — обидно было бы, если бы Сверло-Коптищева насмерть закусал комар, когда до рекорда осталось всего ничего!
— Вы делаете ставки?.. — поразился Бессмертных.
— А кто без греха? — философски ответил Немертвых. — Всё какое-то развлечение…
— Итак, вы… — следователь выдержал паузу.
— На мой взгляд, этот субчик и без того достаточно наказан, — хмыкнул доктор.
— Вы? — обратился тот к проводнику.
— Только не огласка, — выпалил тот, — если этот господин обязуется молчать, ему будет оказан лучший уход, какой только возможен!
— Он-то промолчит, у него сейчас опять голос пропадет, — заметил Немертвых, — а вот Сверло-Коптищев?