Ведич
Шрифт:
Петрович усмехнулся.
– Будь осторожен, командир. Чует моё сердце – надвигается шторм.
– Шторм обойдёт нас стороной.
– Я бывший моряк, а моряки чуют перемену погоды безошибочно.
Дмитрий оглянулся, поймал тревожный взгляд Дианы, постарался отшутиться:
– Шторма вологодской природой не предусмотрены. Тем не менее обещаю переходить дорогу только в установленных местах.
Дорога домой показалась короткой.
Петровича оставили во дворе его пятиэтажки на окраине Вологды. Прощаясь, он сказал:
– Я знаю, ты общаешься
– Обязательно поговорю, – пообещал Дмитрий. – Вход в Общину никому не заказан. Да и не клуб это по интересам, если честно, а состояние души.
Петрович помахал рукой, скрылся в подъезде.
– Я его таким не видела, – тихо сказала Диана. – Что с ним?
– Жена ушла, – нехотя признался Дмитрий. – Месяц назад. Она была моложе его на двадцать девять лет. Не выдержала.
– Чего?
– Не знаю, – улыбнулся Дмитрий, потрепав Алёну по светлой головке. – Может быть, потому, что не было детей.
– У него же сын Алёшка.
– От первой жены. От второй никого, хотя прожили они вместе лет пятнадцать. Ладно, потом поговорим на эту тему.
В начале одиннадцатого он поставил «Ирокез» в гараж недалеко от дома, – жили Булавины по-прежнему в шестиэтажке на улице Багровской, рядом с церковью Сретения и полиграфическим институтом, – и отнёс уснувшую Алёну наверх, уложил спать.
Диана разобрала вещи, приняла душ, переоделась в лёгкий домашний халатик, нашла мужа в кабинете, задумчиво смотрящего на экран монитора.
– У меня из головы не выходят слова Петровича. Нам снова придётся вспоминать практики выживания?
Дмитрий оглянулся, окинул жену, стоявшую с распущенными волосами, заинтересованным взглядом, и глаза его загорелись. Он обнял её, жадно вдыхая аромат чистого тела.
– Если и придётся, то не сегодня. Забыл тебе рассказать… я видел вчера хороший сон…
– Расскажи, – прошептала она, зажмурившись.
– Мы вдвоём в какой-то незнакомой комнате с диваном, на тебе длинное тонкое платье, серое, с размытыми жемчужными разводами, ты даришь мне вкусный поцелуй, потом мы на диване, срываем друг с друга одежду…
– Это так на тебя не похоже…
– Твоё платье тает как дым… такое странное ощущение реальности и иллюзии! Я хочу тебя!
– Это твоё…
– Внутри клокочет энергия…
– А потом?
– Эйфория сна и яви в одном флаконе… я пьян тобой, пью тебя, как амброзию боги, и мне безумно хорошо!
– Дальше…
– Торжество плоти, пронизанное ангельским светом желания, тепла и ласки… не хватает рук, чтобы ощущать тебя всю… ты мягкая, гладкая, податливая, желанная, и я хочу тебя снова и снова…
– Так в чём же дело? Почему нам не вернуть этот сон?
Дмитрий засмеялся, начал целовать жену в щёки, в шею, в грудь, сорвал халатик, подхватил на руки…
В постели он прошептал Диане на ухо:
– Кто-то сказал: хочешь быть счастливым один месяц – женись. А я счастлив уже семь лет!
Она
Утром Диана ушла на работу – она работала юристом в консалтинговой компании. Дмитрий отвёз дочку в детсад и поехал в инспекцию МЧС, где должен был встретиться с отцом, который курировал строительство ядерного могильника на территории Вологодской губернии.
Решение о строительстве принималось на федеральном уровне, несмотря на протесты населения, пикеты у здания администрации и частые «антисвалочные» шествия по Вологде. С тех пор местное отделение Союза Славянских Общин и начало борьбу с чиновниками, разрешившими строительство в предвкушении денежных компенсаций за это «благое дело».
Дмитрий получил задание Катарсиса разобраться с ввозом ядерных и химических отходов по всей стране с месяц назад и начал свою деятельность с родной Вологодской губернии. По его выводам, ни одна страна в мире не ввозила к себе чужое дерьмо на хранение! И лишь Россия согласилась принять двадцать тысяч тонн отработанного ядерного топлива и неисчислимое количество химических отходов.
Как заявляли чиновники: «Это принесёт стране огромные деньги!»
Однако на поверку оказалось, что хранение одного килограмма отходов обходится стране за двадцать пять лет вдвое больше, нежели за них рассчитываются «добрые дяди» за рубежом. А доказательства чиновников основываются прежде всего на мзде, которую они получают, лоббируя «исключительно надёжные» способы заработка государством астрономических сумм.
Булавин вошёл в Комиссию Минатома по экологическому надзору за судьбой собственных – российских – ядерных отходов и ввозом чужих отравляющих веществ. Но роль его была шире: он работал ещё и с чиновниками, как Витязь ЧК, наставляя их на «путь истинный». С теми же, кто не желал прислушиваться к предупреждениям, обычно происходил какой-то маловероятный, но вполне объяснимый несчастный случай.
После разговора с отцом Дмитрий поехал сначала на стройку могильника под Тотьмой, потом запросил рекомендации аналитического центра Катарсиса и начал собираться на встречу с главой местных экологов, который особенно ратовал за увеличение ввоза в Тотьмянский район ядерных отходов ввиду «полной безопасности» технологического цикла захоронения.
Однако поездку в экологическую Комиссию пришлось отложить. Неожиданно к Булавиным заглянул гость, которого Дмитрий не ждал. Это был Дементий Карпович Перегудов, он же – волхв Дементий, один из пестователей Общины «Родолюбие» северных окраин России.
– Здрав будь, Витязь, – раскатисто пробасил он, мощный телом, кряжистый, похожий на Никиту Кожемяку из русских былин. – Поговорить надо, не возражаешь?
– Ни в коем разе, проходи, – отступил в прихожую Дмитрий, озадаченный появлением волхва. – В два я должен быть у начальника экологов Михайлюка.