Ведич
Шрифт:
– Я понял, Алексей Алексеевич, – сказал Тарасов, пряча телефон, оглядел парня с ног до головы. – Интересно, что делает в нашей глуши машина нижегородской Национальной лесной компании? Не представитесь, молодой человек?
– Да кто ты такой?!
– Я-то местный житель, а вот вы кто? Какого дьявола колесите по Жуковскому району? Людей преследуете? Неужто ваше начальство решило начать вырубку леса вокруг Жуковки?
– Тебе какое дело?
– Мне, может, и никакого, а власти заинтересуются. Так что советую убраться отсюда подобру-поздорову. Это я только
– Да мы, бля, тебе…
– Поехали, Фил, – буркнул водитель джипа, окинув Тарасова нехорошим взглядом. – Мы с ним потом поговорим.
– Ну-ну, потом так потом, – с иронией сказал Глеб Евдокимович. – Не надорвитесь от грандиозных планов, не то как бы вам не пришлось остаться здесь навсегда.
Парень в пятнистом псевдовоенном наряде сел в джип. Машина взревела двигателем, покатилась прочь.
Тарасов проводил её глазами, хотел было сесть в свою «Импрезу» и вдруг заметил летящий над площадью плоский серый лист, напоминающий пыльную газету. Лист вёл себя как живой, рыскал из стороны в сторону, не подчиняясь порывам ветерка, кружил над домами и словно что-то искал.
Тарасов замер, автоматически закутав себя индивидуальным слоем непрогляда.
Над Фошней кружил глядун – антенна пси-пеленгатора конунгов, способная засечь мыслеизлучение определённого человека.
– С-сволочь! – одними губами произнёс Тарасов, доставая мобильник.
– Онуфрий Павлович?
– Слушаю, – отозвался после паузы пестователь Общины.
– Я к тебе сейчас подъеду.
– Хорошо.
Серый прямоугольник глядуна стал невидимым, исчез.
Тарасов подождал ещё немного, запуская «щупальца» своего ментального восприятия в разных направлениях, но больше ничего негативного в районе Фошни не учуял. Конунги выключили свой «пеленгатор». И всё же сам факт появления «антенны» глядуна говорил об интересе чёрных магов к деревне. А точнее – к Школе Шерстнева. Конунги ничего не делали просто так, ради забавы или развлечения. Они явно искали кого-то. То есть – Серебряного мальчика.
Онуфрий жил в старой бревенчатой избе на краю Велеи.
С виду изба была как изба, построенная ещё в начале прошлого века и мало чем отличавшаяся от других домов деревни, сохранившихся в целости и сохранности. Однако внутри это был вполне современный дом, имеющий технологичную начинку со всеми коммуникациями. И Тарасов невольно оробел, хотя уже бывал здесь пару раз. В молодые годы слова «маг» и «волхв» ассоциировались у него с древними практиками колдовских таинств и особым эзотерическим бытом колдунов, где не место было современной технике и красивому современному интерьеру. Здесь же, в доме Онуфрия, ничего мудрёного вроде химических реторт, колб, сушёных лягушачьих лапок, трав и прочей «каббалистической» дребедени не было.
Стены комнат были оклеены светлыми обоями с красивым сетчато-муаровым
Онуфрий усадил гостя в удобное кресло, предложил завтрак.
– Только кофе, – покачал головой Тарасов, – если можно.
– Я не последователь квасного патриотизма, – усмехнулся Онуфрий. – Хотя кофе не люблю. Тебе чёрный, с молоком?
– Чёрный, с лимоном.
Онуфрий вышел.
Тарасов проводил его внимательным взглядом, отмечая худобу волхва и его угловатую манеру держаться.
Он знал историю пестователя, приговорённого к смерти болезнью: в тридцать шесть лет у Онуфрия Павловича определили рак желудка. В тридцать семь Онуфрий ушёл из дома – жил он в Почепе – в Брянские леса, на островок посреди Белоберёзовых болот, – не хотел, чтобы близкие видели, как он угасает в мучениях, – и прожил там без пищи сорок дней! Ничего не ел. Пил только ключевую воду.
Болезнь уже начала заявлять права на его тело: желтела кожа, мутило от солнца, катастрофически падал вес и покидали силы. Он же построил скит, пока ещё мог что-то делать, и начал свой Великий пост.
Ходил голый. Зарос бородой. Падал в голодные обмороки. Знал, что умирает, но стоически не думал об этом, жил минутой. Читал захваченные с собой книги по древнерусской истории и мифологии. Беседовал с духами природы, научился видеть их «третьим глазом». А на сороковой день при ясном сознании понял, что болезнь ушла!
С тех пор Онуфрий и начал свой путь подвижника и славителя древних русских богов, пока не стал волхвом и пестователем Славянской Общины «Родолюбие». Говорили, что он умеет выходить «за угол времени», становиться недосягаемым никаким средствам наблюдения, но лично Тарасов этого не видел.
В доме запахло свежесваренным кофе.
Вошёл хозяин, толкая впереди изящную тележку-поднос, на котором стояли чашки с дымящимся кофе и чаем, лежали сухари.
– Или ты не будешь сухари? – поймал взгляд гостя Онуфрий. – Есть сыр, варенье.
– Благодарю, не надо.
Тарасов взял чашку, бросил в неё ломтик лимона, отпил.
Кофе был вкусный и слегка припахивал мятой.
– Рассказывай, – сказал Онуфрий.
Глеб Евдокимович коротко известил волхва о слежке и о появлении в Фошне «антенны» глядуна.
Онуфрий помрачнел, огладил бородку.
– Синклит не уследил, куда мы упрятали Серебряного мальчика, и проводит разведмероприятия по всей территории России. По Воронежской губернии тоже рыщут охотники конунгов, а Дементий не раз наблюдал глядуна.