Ведьма Черного озера
Шрифт:
Полковник мысленно заскрипел зубами и с такой силой ударил себя кулаком в грудь, что едва не проломил ее насквозь.
— Матушка! — вскричал он. — Да за что ж ты меня, старика, обижаешь? Я ж тебя на коленях малюткой держал! И, помнится мне, как-то раз ты мне эти колени... гм... Вот видишь, опять я чепуху какую-то говорю, за которую из приличных домов прогоняют взашей. Совсем я одичал среди своих драгун, прости меня, старика. Пойми, однако же, что я — человек военный и временем своим располагать по собственному усмотрению могу не всегда. Сейчас вот не могу — хоть режь ты меня, не могу и не могу!
Полковник слегка кривил душой. Время у него в запасе было — немного,
— Что ж, я понимаю, — сказала княжна самым обыкновенным, теплым и сердечным тоном. — Прошу простить мне необдуманные слова, которые, может быть, были сказаны мною в забывчивости. Неволить вас я не стану, однако без обеда не отпущу. Перед дорогой надобно поесть; и потом, что скажут люди о хозяйке, которая выпроводила гостя за порог голодным? Не хватало еще, чтобы меня по вашей милости осуждала дворня! Нет-нет, Петр Львович, и не отказывайтесь. Ежели вы не задержитесь, чтобы отобедать у меня, ваш желудок непременно вынудит вас остановиться в каком-нибудь грязном трактире, где вы потеряете вдвое больше времени и поедите, вероятнее всего, довольно скверно.
— Умеешь ты, княжна, уговаривать, — с усмешкой начал Шелепов и осекся, увидев дрожавшие в глазах Марии Андреевны слезы. Ему снова, уже не в первый раз за сегодняшнее утро, захотелось хорошенько надавать самому себе по физиономии. — Прости, дочка. Просто разговору нашему конца-краю не видать, а для тебя он, поди-ка, еще более тягостен, чем для меня. Я-то уж пообвык, притерпелся, да и душой давно загрубел, не впервой мне друзей-то терять. А коли тут останусь, верно, до утра проговорим, и все об одном. А в разговорах, душа моя, проку мало. Даже если все именно так было, как ты мне тут расписала, что толку-то? Душегуба того и след давно простыл, его теперь днем с огнем не сыщешь.
Мария Андреевна отвернулась к окну и сделала движение рукой у лица — видно, смахнула слезы. Когда она снова поворотилась к Петру Львовичу, полковник увидел, что глаза ее сухи и спокойны. Позвонив горничной, княжна велела подавать обед. Полковник тем временем успел снова набить трубку и теперь пыхтел ею с самым мрачным видом. Изменения, произошедшие с княжною, были нехороши, но еще хуже полковнику казалось то, что он вынужден ехать, бросив ее в столь плачевном состоянии. Друг его юности был подло застрелен в спину, и злодеяние сие, судя по всему, обещало остаться неотмщенным. Подопечная убитого и внучка человека, коего Петр Львович почитал как своего второго отца, была одна, всеми брошенная и несправедливо порицаемая, на грани нервного истощения, а может быть, и болезни. И именно сейчас, когда он более всего необходим здесь, ему непременно нужно ехать на войну!
Так что же — подать в отставку? Сие было бы умнее всего, однако такой способ разрешения проблемы казался Петру Львовичу весьма сомнительным. Что люди-то скажут? Известно, что: мол, пока в тылу сидел — ничего, служил и не жаловался, а как на войну ехать — он в кусты. Стыда ведь не оберешься, глаз от земли не поднимешь...
Ну, положим, стыд — не дым, глаза не выест. Ежели у кого хватит нахальства обвинить полковника Шелепова в трусости, то проживет сей нахал весьма не долго. Всех, конечно, не перестреляешь, но речь не о том. Будет ли от его, Петра Львовича Шелепова, присутствия здесь хоть какая-то польза? Глядя на
Обед был хорош. Княжна за едой болтала о пустяках, будто совсем позабыв о тягостном разговоре в курительной, и выглядела именно так, как, по мнению полковника, и должна была выглядеть девица ее лет, то есть восхитительно. Лишь за кофе, который в этом доме по заморскому обычаю подавали в конце обеда, она как бы между делом спросила, кто из N-ских дворян присутствовал при споре Петра Львовича и Федора Дементьевича — том самом споре, в ходе которого и было решено отправиться на злополучную охоту. Полковник пожал могучими плечами, напряг память и перечислил всех, кого смог припомнить. Княжна рассеянно кивала, слушая его.
За обедом полковник, уступив уговорам княжны, выпил еще парочку стопок водки — уж очень она, проклятая, была хороша. Посему, отправившись в дальнейшее странствие, Петр Львович впал в приятную дрему, едва лишь его карета выкатилась за ворота вязмитиновской усадьбы. Проснулся он перед самым закатом, и, как и следовало ожидать, тягостное впечатление, оставшееся от разговора с княжной Вязмитиновой, за время его сна улетучилось вместе с хмелем. Теперь разговор этот виделся протрезвевшему полковнику Шелепову как бы сквозь легкий туман.
Когда экипаж полковника выехал из "ворот усадьбы и скрылся за поворотом дороги, княжна велела седлать коней и пошла наверх переодеться в костюм для верховой езды. Костюм сей стоил ее портнихе огромных трудов, сомнений и слез, поскольку той ни разу не доводилось шить платье, совмещавшее в себе кокетливый женский жакет и совершенно бесстыдные, скроенные по образцу мужских панталоны. Соседи находили это одеяние весьма предосудительным, а дворня при виде него украдкой крестилась, но в нем зато удобно было ездить верхом.
Одним махом взлетев в мужское жесткое седло, княжна пришпорила лошадь и, взяв с места в карьер, поскакала вон из усадьбы. Лошадь стремглав пронеслась по длинной липовой аллее, огласив ее глухим топотом копыт.
Княжна без задержек пересекла открытое пространство, отделявшее холм, на котором стояла усадьба, от ближайшего леса, проскакала две версты по лесной дороге и свернула на неприметную тропу, которая, извиваясь, уходила в глубину соснового бора. Здесь ей пришлось придержать лошадь, чтобы ненароком не расшибиться о какой-нибудь низко нависающий над тропой сук. Вскоре тропа вышла на берег ручья, а ручей привел Марию Андреевну к озеру.
Озеро это с некоторых пор служило излюбленным местом уединения княжны Вязмитиновой. Помещалось оно почти в самой середине обширного хвойного бора, который клином вдавался в возделанные поля. Со стороны усадьбы к озеру вела тропа, по которой и попала сюда княжна; с противоположной стороны к озеру можно было подъехать по дороге. По этой дороге сюда приезжали вязмитиновские рыбаки, расставлявшие сети с разрешения княжны и под надзором княжеского лесничего. Озеро было довольно обширное, сильно вытянутое в длину, весьма глубокое и очень живописное. Рыбы в нем водилось предостаточно, но княжну привлекало сюда не это: здесь действительно было очень красиво и тихо. Место сие было открыто княжною по чистой случайности, и вот уже на протяжении нескольких месяцев именно ему Мария Андреевна поверяла все свои печали. Здесь никто не мог увидеть ее слез, и скупые слова жалобы и мольбы, произнесенные княжной в этом глухом месте, не были слышны никому, кроме Бога.