Ведьма на Иордане

Шехтер Яков

Держась за руки, они стали спускаться по лестнице, ведущей в комнату. Вокруг аплодировали, смеялись, бросали в молодых конфетти и блестки. Разноцветные искорки усеяли лестницу, пышное платье невесты проплывало над усеявшими ступеньки звездочками, словно облако по перевернутому небу. Когда до конца пролета оставалось совсем немного, гладкая кожаная подошва новых ботинок скользнула по блесткам, Арье потерял равновесие, ноги рванулись вперед, он попробовал ухватиться рукой за перила, промазал и, рухнув на спину, со всего маху ударился головой о ступеньку.

Поначалу его падение вызвало взрыв смеха: все были уверены, что трясущийся

от волнения жених тут же вскочит на ноги, но прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать… Арье не шевелился. Мазаль склонилась над ним, позвала, осторожно погладив по щеке, — никакой реакции. Она просунула руку под его голову, нет ли крови — крови не было. Арье отнесли в комнату, уложили на диванчик. Он дышал глубоко и ровно, его лицо было безмятежным, словно лицо ребенка.

— Вызывайте «скорую», — приказала Рути. — Ох, боюсь, что он снова заснул.

Гости так и не дождались молодых. Мазаль в свадебном платье просидела у постели мужа до утра, пока ее не сменила мать Арье. Сидеть ей не пришлось: Арье без конца возили на разные анализы. Врачи хорошо помнили его предыдущее семидневное беспамятство, ведь со дня выписки прошло меньше года, а случай был необычным, будоражащим профессиональный интерес. Вечером в палату пришел заведующий отделением, усталый «американец» с лысым посверкивающим черепом и тонкими, плотно сжатыми губами.

— Диагноз тот же, — сказал он Мазаль и матери Арье. Говорил он с сильным акцентом, и в обыкновенной ситуации его с трудом понимаемая речь вызвала бы раздражение. Но не сейчас. Сейчас каждое слово, с трудом отлепляющееся от розовой ниточки губ, женщины ловили с жадным вниманием.

— Глубокий сон без признаков нарушения деятельности организма. Но, — тут он сделал многозначительную паузу, — разбудить его необходимо как можно скорее. После второго пробуждения, если оно наступает через длительный срок, наблюдаются необратимые изменения в функционировании головного мозга.

На следующее утро Рути принесла магнитофон с любимой кассетой Арье. Как и в прошлый раз, она приложила к голове спящего наушники и с трепетом нажала на кнопку. Увы, не помогли ни Шенкарь, ни «Мир вам, ангелы». Даже малейшая тень не пробежала по безмятежному лицу Арье.

Прошел день, и еще один, и еще. К концу шестого Мазаль плакала, уже не скрывая слез, Рути, тяжело вздыхая, читала псалмы, отец организовал в колеле общественную молитву за здоровье сына, мать и ее подруги, разбившись на группки, изучали «О злословии» — книгу, повествующую, как оберегать язык от плохого, а уста от обмана. Но тщетно, Арье спал, и опасность того, что он проснется идиотом, росла с каждым часом.

В семь вечера Мазаль решительно поднялась и, не говоря ни слова, вышла из палаты. На стоянке перед больницей дожидались седоков несколько таксомоторов. Таксисты даже не посмотрели в сторону Мазаль, они уже привыкли к тому, что йеменка в сером учительском костюме топает пешком до города и обратно. Быстрым движением распахнув дверцу ближайшей машины, Мазаль запрыгнула внутрь и резким голосом назвала адрес.

— Побыстрее, пожалуйста, — добавила она, видя, как вальяжно усаживается водитель.

— Что горит? — поинтересовался он, поворачивая ключ зажигания.

— Муж при смерти, — коротко ответила Мазаль.

Таксист кивнул и круто взял с места. Истошно взвизгнули покрышки, и машина помчалась к «гетто».

Доехали за десять минут. Сунув водителю деньги

и не дожидаясь сдачи, Мазаль быстрым шагом поднялась в квартиру своих родителей и прошла в комнату отца. Мать с вытянувшимся от испуга лицом поспешила за ней, но Мазаль решительно притворила дверь.

— Мама, после. Все после.

Было время вечерней молитвы, и отец, как обычно, давал в синагоге урок. Мазаль сняла книги с полки, отодвинула лист фанеры, достала манускрипт и, отыскав восемнадцатую страницу, прошептала имя ангела.

В больницу она возвращалась медленно, как бы давая время на выполнение просьбы. Теперь Мазаль и сама сомневалась в силе заклинания, Арье почти убедил ее, будто случившееся — просто совпадение. Вернее, она дала себя убедить, ведь тащить на совести груз двух смертей было немыслимым, невозможным. Она читала про раскаявшихся преступников, про муки совести, про расплату за грех, но ей всегда казалось, что все это бесконечно далеко от ее жизни. Убийство? Какое она имеет к нему отношение? И не только она. Любой нормальный человек, проходящий по улице. Кроме нерелигиозных, конечно, те ведь убивают детей в чреве своих жен с такой легкостью и отвращением, словно речь идет о тараканах. Но она, Мазаль, послушная дочь благочестивых родителей, выполняющая предписания Закона, даже те, что располагаются за чертой общей обязательности, к ней-то вина убийства и сладость раскаяния не прикасаются даже краешком черных крыльев!

Оказалось, прикасаются. Да еще как прикасаются, до самой глубины сердца. Откуда поднялась страсть, перевернувшая ее жизнь, туда-то и поместил Всевышний эту неизбывную горечь, эти муки, эти слезы по ночам.

И сейчас, когда она снова вступила на ту же дорожку, чем придется расплачиваться сейчас? Но почему, почему расплачиваться?! Разве плохого она хочет?! Разве ищет особой радости для себя лично? Да, в том, что просила чужого мужа, она виновата. Пусть и не представляла, что так обернется; ведь намекни ангел, какую цену придется заплатить, она бы оттолкнула его обеими руками. Но все равно виновата, и груз двух смертей будет лежать на ее сердце до последнего удара, а после встанет обвинителем на суде. Там, за порогом небытия, она только склонит голову и примет любое наказание, самую страшную кару, мучения, боль.

Но сейчас речь идет не о ней. Об Арье она просит, чистом и светлом Арье, не причастном к ее уродству, расплачивающемся за чужие грехи.

У входа в палату стояла Рути. Щеки ее блестели от слез.

— Он проснулся? — спросила Мазаль.

— Да.

Слезы с новой силой брызнули из Рутиных глаз.

С ледяным сердцем Мазаль переступила порог палаты. Арье сидел на постели и раскладывал на одеяле ключи, автобусные билеты, книжечку псалмов, кошелек, записную книжку. Опорожненная сумка Рути стояла в изножье кровати. Мать Арье, сидя на стуле, сотрясалась от рыданий.

Увидев Мазаль, Арье просиял и протянул к ней руки. Мазаль подошла, он прильнул к ней движением ребенка, обнимающего кормилицу, и радостно загукал.

Спустя две недели его выписали. Сознание не вернулось к Арье. Он проснулся годовалым младенцем и, по мнению врачей, останется таким навсегда. Впрочем, чудо всегда возможно, Мазаль каждый день молит о нем, ложась и вставая. По правилам, Арье должен был переселиться в специальное заведение, но Мазаль не отдала. Вся ее жизнь теперь посвящена мужу, и он ходит за ней, точно ребенок за нянькой.