Ведьма Пачкуля и конкурс «Колдовидение»

Умански Кай

— Потому что этот тип — перехваленный шарлатан, вот почему.

— Ну не знаю, — не согласилось Нечто, выруливая на главную тропу, которая вилась через весь Непутевый лес. — В роли папаши в «Проклятии мумии» он был хорош.

— Я не смотрел, — пренебрежительно бросил Шеридан.

— Хорош, хорош. Конечно, после «Возвращения мстительных пуделей-убийц — IV» он малек сдал. Но говорят, следующий фильм будет просто бомба. И эта артистка, которая всегда его даму сердца играет, эта Лулу Ламарр — красотка что надо.

— Слушай, —

процедил Шеридан сквозь сжатые челюсти, — я же сказал, что не хочу о нем говорить. Единственное, что есть хорошего в Мертвецки, это его замок, который, надо признать, весьма комфортабелен. Но так он и арендную плату задрал до небес. Прибавь скорость, мы опаздываем.

— И все же он настоящая звезда, а? — настаивало Нечто. Оно было большим поклонником Мертвецки. — Признайте. Недаром весь мир у его ног — эй! — Нечто вдруг ударило по тормозам. Лимузин почти остановился, водитель опустил окно и всем телом налег на гудок. — С дороги, болваны!

Прямо перед ними посреди дороги устало тащились семеро. Они замерли, обернулись и застыли в слепящем свете фар, словно испуганные кролики.

— Ну что там еще? — раздраженно рявкнул Шеридан.

— Гоблины, — с ухмылкой сказало Нечто. Оно сползло обратно на сиденье и принялось разгонять двигатель. — Держитесь крепче, шеф. Сейчас они у меня разбегутся.

Нечто отпустило сцепление, и лимузин рванул вперед, гладкий, блестящий и смертоносный, — машина-пантера.

Гоблины бросились врассыпную и с дикими криками и воплями устремились в кусты. Пронзительно сигналя, лимузин проложил себе путь между ними и исчез в облаке пыли и выхлопных газов.

Чуть погодя из кустов одна за другой показались семь гоблинских голов.

Вы, наверное, думаете, что они были в ярости. Все-таки их грубо спихнули с дороги, без предупреждения. Но нет. Отнюдь. На их лицах было то же одурелое выражение, как в тот раз, когда они смотрели Макабрин колдовизор через окно.

Как один, они обратили морды туда, где исчез лимузин. Затем медленно, с глубочайшим восхищением и завистливым изумлением хором сказали:

— Ыыыыы!

Глава двенадцатая

Сочинительство

В последнее время мы нечасто видимся, а, Хьюго? — поделилась наблюдениями Пачкуля. Она сидела в кресле-качалке, обнимая гитару, и ждала Шельму. — С тех пор как я посвятила себя музыке.

— Ммм, — промычал Хьюго. Он сидел в щербатой сахарнице, хмурясь, глядел в крошечный блокнот и тянул себя за усы. В его розовой лапке был зажат карандашный огрызок.

— То есть мы видимся, конечно, — продолжала Пачкуля, — но уже сто лет толком не разговаривали.

— Ммм. — Хьюго постучал карандашом по зубам.

— Ну так вот. Как дела-то? Чем занимаешься? Полагаю, маешься со скуки, ведь теперь у тебя уйма свободного времени. Колдовать мы больше не колдуем, и читать тебе нечего, книжка-то твоя глупая потерялась. Полагаю, ты хочешь, чтобы я дала тебе какое-нибудь задание. Например, поставить чайник.

Хьюго поднял на нее глаза. Лоб его был наморщен.

— Фто?

— Я сказала, поставь чайник. Шельма вот-вот придет. Полагаю, она не откажется от чашечки болотной водицы, прежде чем мы начнем. Сегодня мы будем работать над конкурсной песней. Ничто так не смазывает мозги, как болотная вода.

— Сама поставь. Я санят.

— Ничего ты не занят. Ты сидишь в сахарнице, — заявила Пачкуля. — Если ты занят, то я благоухаю, как розовый сад.

— Я писать, — сказал Хьюго и помахал блокнотом. — Видеть? Я санят.

— А, — сказала Пачкуля. — Ну понятно. Теперь он пишет. И что же ты пишешь, позволь поинтересоваться? Письмо своей дурацкой грызуньей родне? Первый в мире хомячий роман? И как он называется? «Унылые приключения пушистика»?

— Рас уж тебе надо снать, — сухо сказал Хьюго, — я сочинять песню.

— Прошу прощения? — нахмурилась Пачкуля. — Песню? Я думала, поэт-песенник у нас тут я. С какой стати ты пишешь песню?

— А сама как тумать? Мы тоше участфовать в конкурсе.

— «Мы» — это кто?

— Помощники.

— Помощники? — Пачкуля грубо загоготала. — Вы хотите участвовать в конкурсе? Не смеши!

— А фто такофо? — резко спросил Хьюго.

Пачкуля перестала смеяться. С Хьюго шутки плохи.

У него взрывной темперамент.

— Фее участфовать. Тролли, гномы, баньши, скелеты…

— Ого. Правда, что ли?

— Йа-йа. Конкурс ошень популярный. Я думать, будет сильная конкуренция.

Пачкуля не знала, радоваться ей или беспокоиться. Приятно, конечно, когда твоя идея нравится народу. С другой стороны, если будет много соперников, не факт, что ведьмы победят.

Тут раздался стук в дверь и звонкое «Ку-кууу! А вот и я!». И появилась Шельма в длинной лиловой мантии и такого же цвета ботильонах. При ней был лиловый кружевной зонтик от солнца, лиловая сумочка, специальный лиловый мешочек со шнурком для губной гармошки и большая коробка с тортом. А также — к великой досаде Хьюго — Одноглазый Дадли, который размахивал хвостом и злобно зыркал по сторонам.

— Привет, Пачкуля, прости, что задержались, — сказала Шельма, прикидывая, где бы сесть. Варианты были следующие: диван, бурно поросший грибами, или трехногий стул, на котором уже разместились недоеденная тарелка похлебки из скунса, ассорти из грязных носков и открытая консервная банка с предупреждающей надписью «Опарыши. Держать под плотно закрытой крышкой».

— Садись, — сказала Пачкуля.

— Да я пытаюсь — сейчас только опарышей отдеру. Ну у тебя тут и помойка. Я взяла с собой Дадли, потому что он хочет писать песню вместе с Хьюго.