Ведьма
Шрифт:
Если бы Мадлена устояла, Гоффриди был бы спасен. Все были настроены против Луизы.
Даже Микаэлис, затменный ею как проповедник, третируемый ею свысока, сделал бы все, чтобы не дать ей восторжествовать. Город Марсель, со страхом видевший, как инквизиция протягивает к нему из Авиньона свои руки, готовясь выхватить марсельского уроженца, защищал Гоффриди. В особенности же епископ и капитул отстаивали своего священника. Они утверждали, что все – результат ревности исповедников, обычной ненависти монахов к белому духовенству. Доктринарии были не прочь положить конец этому делу. Они боялись шума. Многие из них были так опечалены этим событием, что хотели все бросить и покинуть общежитие. Негодовали и дамы, в особенности госпожа Либерта,
Капуцины, к которым Луиза обращалась с таким властным требованием устранить Гоффриди, были (как все ордена святого Франциска) врагами доминиканцев. Они завидовали последним потому, что те так выдвинулись со своей одержимой. Бродячая жизнь, сближавшая капуцинов с женщинами, часто навлекала на них нарекания в безнравственности, и они не любили показывать мирянам так близко жизнь духовенства. Они также стали на сторону Гоффриди. Одержимые были тогда не редкостью, и не так уж трудно было обзавестись таким человеком. Капуцины нашли себе в назначенный час одержимого, и его дьявол, под влиянием братства святого Франциска, делал заявления, противоположные заявлениям дьявола доминиканцев. Он заявил, а капуцины записали под его диктовку: «Так как Гоффриди вовсе не колдун, то его нельзя и задержать».
В Сен-Боме этого не ожидали. Луиза была смущена и нашлась только сказать, что, очевидно, капуцины не обязали своего дьявола говорить правду. Жалкий ответ, подкрепленный, однако, дрожавшей Мадленой. Похожая на побитую собаку, ожидающую еще новых ударов, она была способна на все, даже кусаться и рвать на части. И, именно пользуясь ею, Луиза нанесла в этот критический момент страшный удар.
Сама Луиза только заметила, что епископ, сам того не сознавая, оскорбляет Бога, и метала громы против «марсельских колдунов», никого не называя по имени. Она заставила Мадлену произнести жестокое и роковое слово. Последняя заявила, что некая женщина, два года тому назад потерявшая своего ребенка, задушила его. Боясь пытки, женщина бежала или скрылась. Ее муж и отец явились в слезах в Сен-Бом, очевидно, с целью умилостивить инквизиторов. Мадлена, боявшаяся противоречить себе, повторила свое обвинение.
Кто после этого был в безопасности? Никто. С того момента, как дьявол был провозглашен божьим мстителем и под его диктовку писались имена, предназначенные для сожжения, всех и каждого ночью и днем преследовал страшный кошмар костра.
Лицом к лицу с такой смелостью папской инквизиции город Марсель должен был бы опереться на парламент в Эксе. К сожалению, марсельцы знали, что их недолюбливают в Эксе. Экс, маленький официальный городок, населенный чиновниками и знатью, всегда завидовал богатству и блеску Марселя, этой царицы юга. Именно враг Марселя, папский инквизитор, желая предупредить апелляцию Гоффриди к парламенту, сам первый и апеллировал к нему.
Парламент представлял собой фанатичное учреждение, состоявшее из аристократов, обогатившихся в прошлом столетии, во время избиения вальдейцев. Как светские судьи, они были, впрочем, в восторге, что папский инквизитор создает подобный прецедент, признаваясь, что в процессе священника, в процессе о колдовстве инквизиция может только вести предварительное следствие. Это было равносильно отказу инквизиторов от своих прежних претензий. Кроме того, парламент Экса, подобно бордоскому, счел для себя большой честью, к которой не мог остаться равнодушным, что церковь выдвигала их, мирян, как цензоров и реформаторов церковных нравов.
В этом деле, где все было так странно и чудесно, не последним чудом было и то обстоятельство, что дьявол, столь ярый, вдруг принялся льстить парламенту, становился политиком и дипломатом. Луиза очаровала королевских чиновников панегириком в честь покойного короля. Генрих IV (кто бы мог поверить) был канонизирован дьяволом. Однажды утром ни с того ни с сего
После того как установились подобные добрые отношения между обоими старыми недругами, между парламентом и инквизицией, последняя могла уже опереться на светскую власть, на солдат и палачей. В Сен-Бом была послана парламентская комиссия, которая должна была осмотреть одержимых, выслушать их показания и обвинения, составить списки. Луиза беспощадно указала на капуцинов, защитников Гоффриди, и заявила, что они будут «временно наказаны» Богом.
Бедные отцы были сломлены. Их дьявол не подсказал им больше ни единого слова. Они отправились к епископу и заявили, что в самом деле невозможно не послать Гоффриди в Сен-Бом, что необходимо подчиниться: потом, однако, епископ и капитул потребуют его выдачи и поставят его под охрану епископского суда. Отцы-капуцины, без сомнения, рассчитывали, что вид любимого человека потрясет обеих девушек, что даже страшная Луиза подчинится громким требованиям сердца.
И правда: это сердце пробудилось при приближении виновного. Ярая мстительница, по-видимому, почувствовала мгновенный прилив нежности. Я не знаю ничего более проникновенно горячего, чем ее мольба, обращенная к Богу, дабы Он спас того, кого она толкнула на смерть.
«Великий Боже! Я готова принести тебе какую угодно жертву, самую тяжелую из всех, какие только были принесены, начиная с сотворения мира, и какие еще будут приноситься до его скончания, за Луи. Предлагаю тебе все слезы святых, все экстазы ангелов за Луи. Мне хотелось бы, чтобы существовало еще больше душ, дабы больше была жертва за Луи. Pater de coelis Deus miserere Ludovici. Fili redemptor mundi Deus, miserere Ludovici и т. д. [7] »
Напрасная и к тому же зловещая жалость! Более всего она желала, чтобы обвиняемый не упорствовал, чтобы он признал себя виновным. А в последнем случае он не избежал бы казни на костре.
7
Отец небесный, сжалься над Людовиком.
Сын Божий, Спаситель мира, сжалься над Людовиком.
Сама она, впрочем, была обессилена, не могла больше действовать. Инквизитор Микаэлис, подавленный мыслью, что он победил только благодаря ей, раздраженный против своего фламандского заклинателя, который настолько подчинился ей, что обнаружил все тайные пружины трагедии, явился как раз вовремя, чтобы сломить Луизу, спасти Мадлену и, если то возможно, поставить в этой драме Мадлену на место Луизы. Мысль удачная, свидетельствующая о чутье инсценировки. Если зимой, в Рождественский пост, главную роль играла страшная сивилла, то в пору чудной южной весны – ярая вакханка. После Великого поста место ее займет девушка более трогательная, дьявол более женственный, вселившийся в больное дитя, в робкую блондинку. А так как юная барышня принадлежала к видной семье, то дворянство было бы заинтересовано этой историей наравне с прованским парламентом.
Микаэлис не только не хотел слушать своего фламандца, слугу Луизы, но и запер перед ним дверь, когда тот хотел войти в малый совет членов парламента. При первом слове Луизы один из пришедших капуцинов воскликнул: «Молчи, проклятый дьявол».
Между тем Гоффриди прибыл в Сен-Бом, где играл жалкую роль. Человек не глупый, но слабый и виновный, он слишком хорошо предугадывал конец подобной трагедии и лицом к лицу со страшной катастрофой видел себя покинутым, преданным девочкой, которую любил. Он сам махнул на себя рукой, и во время очной ставки с Луизой последняя выступала как судья, как один из древних судей церкви, жестоких и хитроумных схоластов. Она задавала ему вопросы вероучения, и на все он отвечал: да, соглашаясь даже с самыми спорными положениями, например, что «слову и клятве дьявола можно по справедливости поверить».