Ведьма

– Как же ты вытянулся за эту зиму, – улыбается пани Фелиция, разглядывая Марека. – Как возмужал! Да ты уже совсем взрослый, Марек!

Пани Фелиция не может удержаться, тянется через стол и ерошит племяннику волосы.

– Ну что вы тетушка, право, не нужно, – хмурится Марек и откидывает назад упавшую на глаза челку.

На столе горит лампа с апельсинового цвета матерчатым абажуром с бахромой. Из сумрака в круг света выходит Грася со старым медным самоваром фабрики Ферже, украшенным гербом с орлом и оттисками. К цветущему

жасмину примешивается вкусный запах древесного дымка, и Мареку сразу вспоминаются другие летние вечера за этим застеленным льняной скатертью просторным столом в доме пани Фелиции. Ему вспоминается, как Грася в темном платье по щиколотку и белом фартуке с кружевной отделкой так же, как сейчас вносила на вытянутых руках медный самовар, а за окнами догорал вишневый закат, или стучал по кровле дождь, а бывало к оконным стеклам так плотно прилегал туман, что не было видно ни соснового бора, ни самой ограды палисадника.

С конфорки самовара Грася снимает фарфоровый заварочный чайник и сперва наливает в чашки густой и черный, как деготь, пахнущий мятой и чабрецом чай, а после разбавляет его кипятком из самовара.

– Спасибо, душечка, – благодарит горничную пани Фелиция.

– Я сию минуту пирожки принесу, – говорит Грася и неслышно уходит.

В большом доме пани Фелиции обычно служат две горничные. Но час уже поздний, и другую горничную, Алишу, тетушка велела не будить.

Створки всех трех окон в гостиной распахнуты наружу, в густой сиреневой темноте подле дома стоят кусты жасмина, в палисаднике трещат цикады, ситцевые занавески на окнах ходят туда-сюда от легкого движения ночного воздуха.

Марек придвигает по скатерти чашку ближе к себе. Берет щипцами колотый сахар из сахарницы, роняет в чашку и размешивает мельхиоровой ложкой. Сдувает в сторону пар, осторожно отхлебывает из чашки, конечно, обжигается и ставит чашку обратно на блюдце.

От Торуни до Картузов он добирался на электричке, потом ехал на автобусе до поворота на Маженье, а дальше шел пешком через село, по мосту через речку, по светящейся в сумерках дорожке через сосновый бор до самого дома пани Фелиции. Марек чувствует себя помятым и уставшим с дороги. У него слипаются глаза. Марек думает, что попьет с тетушкой чая, уйдет во флигель, ляжет на кровать и уснет раньше, чем его голова коснется подушки.

– Ксения должна была передать с тобой письмо, – напоминает пани Фелиция.

– Да, верно, – говорит Марек, – я совсем позабыл.

Он тянется к дорожной сумке, которая стоит на пустом стуле подле него. Марек до последнего надеялся, что тетушка не вспомнит о письме. Он знает, что ничего хорошего его старшая сестра Ксения пани Фелиции писать не станет.

Когда Мареку было двенадцать, его родители уехали работать по контракту в Перу. Работа горных инженеров в Перу оплачивалась в разы лучше, чем в Европе, правительство активно инвестировало в нефтяную отрасль. Но брать Марека с собой мама побоялась. С тех пор он жил в Торуни у старшей сестры, а летом приезжал погостить к тетушке Фелиции в Маженье. Так незаметно пролетело шесть лет, и этой весной Мареку исполнилось восемнадцать. У него карие глаза и курносый нос. Волосы у Марека темно-русые, они немного вьются и вечно лезут в глаза. Мареку следовало бы почаще стричься, но он терпеть не может парикмахеров. Что о нем сказать еще? Как и отец, Марек невысокого роста, но хорошо сложен. И если вы прогуляетесь с Мареком по улицам Торуни и станете спрашивать у встречных панночек, хорош собой молодой человек или нет, то десять панночек из дюжины, вам ответят, что Марек определенно хорош собой, и они будут рады с ним познакомиться. Сам же Марек давно про себя решил, что он совсем не красавец, но как будто и не урод и больше к этому вопросу не возвращался.

Марек достает из сумки письмо и протягивает пани Фелиции. Тетушка ножом для бумаг открывает конверт и достает сложенный в несколько раз лист писчей бумаги. У Ксении крупный неровный почерк, Марек со своего места видит, как строчки письма наползают друг на дружку. Пани Фелиция торжественно вынимает из футляра очки в толстой роговой оправе и водружает их на нос.

Скрипят половицы. Долговязая Грася с длинной перекинутой через плечо косой выходит из сумрака и ставит на стол блюдо с пирожками. Пани Фелиция читает письмо Ксении и хмурится. Сам не заметив как, Марек съедает пирожок с ревенем и тянется за другим.

– Спасибо, Грася, – говорит Марек. – Какие же вкусные у тебя пирожки!

– Я с утра напекла, как знала, что гости будут, – улыбается горничная и тоже садится к столу.

– Ксения пишет, что ты скверно учился в этом году, – замечает тетушка, глядя на Марека поверх сидящих на кончике носа очков. – Я поняла из письма, что ты завалил экзамены?

– Да, тетушка.

– И аттестата об окончании школы ты не получил?

Марек молча качает головой. Он старается не смотреть на тетушку.

– Позволь узнать, – спрашивает пани Фелиции. – По каким предметам ты не добрал баллов?

– По физике и литературе, – отвечает Марек, разглядывая льняную скатерть на столе.

– Я тебя знаю, Марек. Ты же умный мальчик, – говорит тетушка, обиженно поджав губы. – Тебе просто напросто лень учиться! Пожалуй, мне придется найти для тебя репетиторов на лето. Вот, не было печали!

Пани Фелиция складывает письмо и прячет в конверт. Она сидит за столом, подперев кулачком подбородок, и задумчиво смотрит на Марека.

– А еще Ксения пишет, что с тобой никакого сладу нет. Что ты совсем отбился от рук. И тебя нужно драть, как сидорову козу.

 Марек краснеет и едва не давится пирожком с ревенем. Грася тихо смеется. Она сидит с краю стола в темном платье, глаза горничной поблескивают в электрическом свете, льющемся из-под матерчатого абажура с бахромой.

– А еще Ксения пишет, что выходит замуж, – продолжает пани Фелиция. – И переезжает в Варшаву, к жениху.

– А я его видел, – кивает Марек. – Такой рыжий с бородкой, в клетчатом пиджаке. Всю весну за сестрой таскался… Ну надо же, а она мне ни слова не сказала! Что же получается, Ксения уезжает в Варшаву, а как же я?

– Поживешь у нас в Маженье, – пожимает плечами пани Фелиция, она складывает очки и прячет в футляр. – Ты, наверное, будешь сильно скучать по Торуни?

– Это вряд ли. Ничего хорошего я в этой Торуни не видел. Да и Ксения меня терпеть не может.

– Зря ты так говоришь! – возражает тетушка. – Ксения тебя любит.

– Наверное, любит, – не спорит Марек. – Только отчего-то вечно меня шпыняет.

– В Маженье есть школа. Пойдешь осенью учиться… Вот что я подумала, одна моя знакомая пани Бажена прошлым летом брала учеников. Так я с ней поговорю. Пускай подтянет тебя по литературе. А вот где мне найти репетитора по физике, ума не приложу!

– А как же пан Лисовский? – спрашивает Грася.

Коса у горничной длинная, почти по пояс, она лежит на груди у Граси словно змея, а панночка поглаживает ее рукой.

– Это какой же Лисовский? – переспрашивает тетушка. – Тот, что учит в сельской школе?

– Тот самый. Шимон Лисовский.

– А он разве ходит по ученикам? Вот не знала! Для такого лентяя, как Марек мне лучше репетитора и не найти!

Тетушка улыбается своим мыслям и прихлебывает из чашки остывший чай. Нынешним летом, в июне пани Фелиции исполнится тридцать пять. Это высокая дородная женщина, у нее миловидное округлое лицо, широкие брови и большой мясистый нос, который, стоит сказать, нисколько её не портит. Глаза у пани Фелиции тоже карие, только заметно светлее, чем у племянника. Свои густые и черные как смоль волосы тетушка обычно собирает в большой пучок на затылке и скрепляет старой латунной заколкой в виде бабочки.