Ведьма
Шрифт:
– Тетушка, а Катаржина никуда не уехала? – спрашивает Марек.
– Здесь твоя Катаржина, куда она денется, – тетушка отодвигает от себя по скатерти пустую чашку. – Я её встретила на днях. Говорит, что нашла работу в Картузах… Грася, душечка, принеси мне портмоне.
Грася поднимается из-за стола, проходит по гостиной к серванту, выдвигает ящик и приносит тетушке портмоне. Пани Фелиция достает из портмоне злотый и протягивает Мареку.
– Раз ты завтра все равно пойдешь в село, зайди в лавку и купи дисциплинарный журнал. Сам знаешь, какой.
– Пани Фелиция…
Тетушка с усмешкой смотрит на Марека.
– Я тоже думала, что ты повзрослел,
– Да, тетушка.
Марек знает, что пани Фелиция души в нем не чает, но это не мешает тетушке воспитывать его в строгости. И он должен признать, тетушка всегда поступала с ним справедливо.
– Ну, нечего полуночничать, – пани Фелиция поднимается из-за стола. – Поцелуй свою любимую тетушку и отправляйся спать. Я велела Граси постелить тебе во флигеле.
Марек поднимается, обходит стол и целует пани Фелицию в щеку. Как он ни вытянулся за эту последнюю зиму, пани Фелиция все равно выше его на полголовы.
– Доброй ночи, тетушка.
– Доброй ночи.
ГЛАВА ВТОРАЯ
У Катаржины яркие васильковые глаза, лукавые и смешливые, нос «уточкой», длинные русые волосы оттенка выгоревшей на солнце пшеницы. Когда Катаржина улыбается, на её щеках появляются две симпатичные ямочки. Она худенькая, стройная и легкая. Марек идет за ней по сосновому бору и не может налюбоваться на панночку. В голове у Марека стоит какой-то веселый звон. Вот Катаржина останавливается и садится на корточки, чтобы обобрать землянику с куста. Марек присаживается рядом. Катаржина говорит ему что-то и смеется, но он не слышит ни слова. Марек смотрит в её яркие васильковые глаза. Он не может удержаться и быстро целует панночку в испачканные земляникой губы. Панночка сперва отвечает на его поцелуй, а потом словно спохватившись, отталкивает Марека и поднимается на ноги.
– Я по тебе с ума схожу, – говорит Марек тихо.
– Марек, – говорит Катаржина строго, – не лезь ко мне целоваться, а иначе я пожалуюсь твоей тетке! И не распускай руки.
Она не спеша идет по тропинке и ищет землянику. Сегодня на Катаржине короткий по колено голубенький сарафан. Марек идет следом и разглядывает стройные, смуглые от загара ножки Катаржины. Его взгляд скользит от пяток и узких щиколоток панночки вверх по гладким икрам к ямочкам под коленками. У Марека сладко ноет низ живота. Сноп белого солнечного света валится промеж сосновых крон на тропинку. Пшеничные пряди волос, рассыпанные по плечам Катаржины, горят на солнце. У Марека кружится голова, он останавливается и прислоняется спиной к стволу. Он чувствует, как его член твердеет и поднимается в штанах.
– Катаржина… – говорит Марек негромко.
Панночка оглядывается и смотрит на Марека лукавыми смеющимися глазами.
– У меня, между прочим, есть жених, – говорит панночка.
– Жених? – недоверчиво переспрашивает Марек.
– Его зовут Зденек, – рассказывает Катаржина. – Он офицер. Зденек сейчас в полку на учениях, но скоро должен вернуться. Вот. А в конце лета мы сыграем свадьбу… Марек, что с тобой? У тебя такое лицо…
– Зуб заболел, – врет Марек и пинает ногой сосновые шишки.
Неожиданно он принимается смеяться.
– Ты же меня дурачишь, – говорит Марек. – Я вспомнил, ты прошлым летом рассказывала мне ту же самую байку. Только я позабыл, что за жених у тебя был в тот раз. То ли полковник, то ли кадет из училища. Нет, не вспомню, но точно военный. И я тогда купился. Нет у тебя никакого жениха!
– Нет, есть! – говорит Катаржина и смотрит на Марека исподлобья.
– Говоришь, его зовут Зденек?
– Да, Зденек.
– А где он служит, твой жених? В кавалерии? Или в танковых войсках? А может, он летчик? – продолжает допытываться Марек.
– В кавалерии, – неуверенно отвечает Катаржина, а потом сама себя поправляет. – Нет, он летчик!
– А учения где? Наверное, в Верхнеплюевке?
– Да, как раз там.
– Как же так, – говорит удивленно Марек и чешет затылок. – Там ведь нет военного аэродрома. Да и самой Вернеплюевки тоже нет, я ее только сейчас выдумал.
– Дурак, – говорит Катаржина, поворачивается к Мареку спиной и быстро идет по тропинке.
Марек усмехается и бежит следом.
– Знаешь, – рассказывает Марек, нагнав панночку. – Я теперь круглый год буду жить в Маженье. Моя сестра Ксения выходит замуж и переезжает в Варшаву. Так что в Торунь я больше не вернусь.
– Тебе здесь будет скучно, – говорит Катаржина. – У нас такая глушь, просто самый настоящий медвежий угол. А Торунь все-таки город.
– А мне здесь нравится. И теткин дом нравится, и эти сосны. А в Торуни все какое-то серое и бесприютное. И летом там податься некуда. И потом, теперь я смогу видеть тебя каждый день.
– Опять ты за свое, – вздыхает Катаржина. – А что ты будешь здесь делать? Пани Фелиция еще не нашла для тебя работу?
– Я еще аттестата не получил, – немного смущаясь, признается Марек. – Завалил выпускной экзамен по двум дисциплинам. Так что с осени я буду ходить в здешнюю школу.
– Знаешь, Марек, у нас в школе учат по старинке, – говорит Катаржина и смотрит на Марека лукавыми глазами. – В классах до сих пор стоят козлы для порки.
– Ну уж дудки, – смеется Марек. – Второй раз я на твои байки не куплюсь.
– Можешь не верить, дело твое, – Катаржина пожимает плечами.
Они молча идут по тропинке. Белый полуденный свет валится в просвет между сосновых крон и печет, и обжигает Мареку шею и руки. Где-то возле реки кукует кукушка.
– Знаешь, а мне частенько доставалось, – вспоминает с улыбкой Катаржина. – Я та еще лентяйка.
Она откидывает упавшую на лицо соломенную прядь и останавливается в том месте, где тропинка начинает спускаться вниз с косогора к мосту. Сквозь стволы сосен видна медленная речка с зеленоватой сверкающей под солнцем водой, утопающее в зелени садов село на другом берегу, и в стороне от села, возле самой дороги на Картузы – одноэтажное здание сельской школы, обшитое досками и выкрашенное скучной зеленой краской.
– Физику в старших классах преподает Шимон Лисовский, – вспоминает Катаржина. – Так вот, пан Лисовский, словно откуда-то знал, что я поленилась выучить урок, и именно в этот день вызывал меня к доске. Кончалось тем, что я ложилась на эти кошмарные козлы, а пан Лисовский снимал с крючка ротанговую трость, – Катаржина смеется и качает головой. – Какой ужас! Но вот странное дело… Сейчас я понимаю, как мне не хватает этих регулярных выволочек. Я такая несобранная, просто кошмар! Я ленюсь, валяюсь до обеда в постели. Хотела ухать в Варшаву, поступить в университет, но так не смогла подготовиться к экзаменам. Попусту потеряла год. Устроилась на работу в Картузы, но на третий день проспала, и меня уволили…