Ведьма
Шрифт:
— Верно говоришь, возчик. — Великан кивнул Славко, продолжай, мол, кушать. — Значит, тех, кто посильнее, мы нынче дома подержим. Но остальным-то что хвосты поджимать? Ты сам, Славко, первый бы должен вызваться за Конрадом Толстым ехать. Неужели нет охоты Чернскому господину ус подпалить?
— Как нет, есть охота, — усмехнулся возчик, разгадав замысел закрайца.
— Дело, мил друг, тогда тебе и вожжи в руки. Напросись возчиком к Конраду. Сумеешь?
Славко кивнул. Щур заправил за пояс конец косы и зачерпнул ложку похлебки.
— Где засаду сделать, мы с тобой после обсудим. Завезешь книжника в глухой угол, а там ребята вмиг управятся.
Мужики принялись предлагать места для засады, с какой стороны зайти и какими силами. Славко молча ел, не глядя на
— И в башню его петуха пустим! — отгоняя страх, выкрикнул кто-то.
— Только то… — буркнул бородач, ниже опуская голову. Зачерпнул ложку, да так и замер.
— К чему это ты, Борислав Мировидович, клонишь? — грозно спросил Ивайло. Все слышал вожак своим волчьим ухом.
— Говорю, и то дело. Башню поджечь. Толстого книжника хитрому князьку продать. Да надеяться, что заметит Владислав из Черны и… закручинится, — вполголоса проговорил Славко. — А он и бровью не поведет. Новую башню выстроит. И новых магов отдаст топи на съедение. Я видел сегодня! Видел сам, своими глазами, как топь словника сломала! Вот так!
Возчик переломил в крепких, исчерченных шрамами пальцах деревянную ложку — хоть и потерял он три года назад манусову силу, а простой, мужицкой, не лишился.
— Значит, слабоваты мы, по-твоему, выходим, Славко? Только пакостим исподтишка, грабим купчиков в лесу да за грош к ближним княжкам нанимаемся?
— А разве не такую работу ты принес своим вольным людям, Щур? Когда пришел я к вам в вольный лесной город, думал, отыскал товарищей, тех, кто хочет землю родную защитить от душегуба!
Голос возчика все креп, черная борода поднималась все выше. И, обиженные его словами, распрямляли плечи и сводили брови мужики за длинными столами.
— Разве не должны мы защищать землю? А если сам избранник ее, сам господин Черны, пошел против своего удела, разве не наш долг его остановить?! Владислав — сильнее сильного, мудрее мудрого. И мы, мертворожденные, против него, высшего мага, поодиночке — как соломинка на ветру. Но Влад один, а нас — целый вольный лесной город. Если ударить врага одним пальцем, он лишь рассмеется тебе в лицо. А если свести все пальцы в кулак… Захлебнется кровью предатель Чернской земли!!!
— Чем же он предал тебя? — негромко, вполголоса спросила стряпуха. Все замолкли, ожидая, что будет. И в наступившей тишине слышно было только, как стучит по полу хвост сидящего под столом пса. Проходимец надеялся на подачку.
Славко обернулся к женщине, гневно сверкая глазами, но она выдержала его взгляд. Глаза, серые, грозовые, из-под низко повязанного платка смотрели так, словно знала про него стряпуха что-то скверное и за то и укоряла разом, и жалела. И Славко понял, что надо ответить дерзкой бабе. Иначе все, что он говорил, весит не больше пушинки.
— Ты недавно здесь, матушка Ханна, — проговорил он медленно, давая понять насмешнице, что уважаем в вольном городе, в чернских лесах. — Не знаешь того, что у нас в Черне делается. Знаешь, верно, про сторожевые башни князя Влада? Так вот — не сторожить чернские пределы он поставил свои башни. Людьми он в этих башнях топь прикармливает. Видно, надеется ее в плен взять. Тогда, при его силе да с топью на привязи, преград и границ для него никаких не станет. А кормить свое чудовище он станет чернцами, братьями и друзьями нашими…
Женщина посмотрела на Славко недоверчиво и проговорила:
— Давно ли истинные маги вольным мертвякам братьями стали? Мы с ними, магами и ведунами, из разной кости вырезаны. Их — посветлее, как речной песок, а наша — почернее, как Земля-матушка. Не верю я, господин Славко, что ты за этих названых братьев на Влада Чернского ополчился. Нет ли у тебя за душой личного к нему счета? А то уж больно ты хорошо говоришь. А я тем, кто складно говорит, больше не верю.
Славко захотелось ударить приблудную тварь. С седьмицу или около того пришла к ним в город эта женщина со своим псом. Поначалу и не говорила даже. Взяли ее из жалости на кухню. А теперь вот разговорилась не к делу, голову подняла, когда не просят. Людей смущает. Товарищи смотрели на Славко во все глаза, и возчик понял, что придется
— Ты, матушка, права. — Слова давались нелегко, но Славко решил не отступать. — Есть у меня к Владиславу свой счет. Вот он, должок. — И чернобородый рванул вверх рукава на рубахе, открывая свои крепкие руки, покрытые уродливыми шрамами. Кто-то удивленно охнул. Славко поискал взглядом охнувшего. Мужики стояли, потупившись, не смея поднять глаза на искалеченные руки.
— Истиннорожденные маги Черны и правда мне братья. Потому что сам я из них, — проговорил Славко громко. Вздохнул свободно, словно впервые после того, как понял, что не вернуть утраченной силы. — Пытался накормить мною радугу Чернский князь. Но не вышло. Я остался жив. Ломала меня топь, но главного не сломила. И каждое мгновение той боли я помню и врагу не пожелаю. Сперва думал я, что Владислав средство отвадить топь от Черны ищет. Но не так это. Я который год возчиком езжу. Много слышу от людей. Возчика никто не замечает, а я сижу на козлах да слушаю. И говорят, что ищет Владислав ведьму, что топью управляет. Сколько девок уже ему перевозили живых и мертвых, чтобы деньги за вечоркинскую ведьму получить. Не управу на топь ищет Владислав Радомирович. К рукам он хочет ее прибрать. Вот и манит в Черну, кормит людьми. И гибнет их все больше. Когда случилось это со мной — один на один я был против радуги. И остался жив. А ведь всего лишь манусом был. А вчера сам видел, как топь из словника всю силу выпила досуха, и жизнь с нею. Втрое-вчетверо сильнее стала проклятущая зараза. Раньше не могли мы ничего сделать. Не могли радугу остановить. И сейчас с гневом земным ничего поделать не можем. Но можем не позволить Владиславу Чернскому и дальше бросать ей людей, чтобы эта ненасыть росла. Сегодня она словника досуха выпила, а завтра разом трех-четырех будет забирать. Теперь у нас сила. Хватит Владиславу людей топью ломать. Ведь маги истиннорожденные — наша, мертвяцкая, защита, землей данная, как старший брат младшему.
— То-то эти старшие братья над нами, псовой костью, из века в век издеваются, — бросила стряпуха. — Может, и не зря ломает их топь. За грехи всех истиннорожденных. Хочешь отомстить Владиславу за свои руки — мсти сам. Они, — Ханна ткнула черпальной ложкой в толпу примолкнувших мужиков, — отроду не знали, что такое сила. Не ведали, что значит право. Они только тычки, тумаки да унижения от господ видели. А ты просишь их мучителей своих от топи защитить?
— А когда их топь приломает, кто знает, откуда она станет силу брать… — ответил Славко и, видно, попал в самую точку. За столами зашептались испуганно. Что, если и вправду мать-Земля всех магов приберет, на кого тогда набросится топь? Это сейчас она пьет силу из истинных и мертвяков не трогает, а если отведает крови?
— Изломает и в землю уйдет, — отозвалась Ханна. — Я сама видела. Я ведь хоть и мертворожденная, а о силе много знаю. Мать моя золотницей была не последней. На моих глазах топь ее приломала. Я в двух шагах стояла, а сделать ничего не смогла. Как потащило ее по земле к самому оку и стало руки из суставов крутить, мы с деревенскими ее вчетвером тянули. На нас ни царапинки. А ее так и не отпустило, пока от сытости не раздулось и не лопнуло. Я ее руку вот так держала. — Ханна схватила Славко за руку, и он удивился, какая у этой бледной женщины горячая и сильная рука. — А у меня под пальцами кожа ее лопалась, кости ее трещали и переламывались. Не тронула меня топь. И никого из нас не тронет. Не нужны мы ей. Как и Земле не нужны. Истинных магов за неверие и непотребства их наказывает Земля.