Ведьмак. Дорога без возврата
Шрифт:
Топин, солтыс, был уже на дворе и в этот момент размышлял, что делать с вилами, которые держал наготове. Наконец сбросил ими со ступеней куриный помет.
– Прощения просим, – сказал он, отставляя вилы к стене хаты. – Госпожа и вы, уважаемый. Время такое неверное… Прошу входить. Приглашаю перекусить.
Вошли.
Солтысиха, таская за собой двух вцепившихся в юбку белокурых девчушек, подала яичницу, хлеб, простоквашу и скрылась в другой комнате. Висенна в отличие от Корина ела мало, сидела задумчивая и тихая. Топин вращал глазами, то и дело
– Время, грю, неверное. Неверное, грю. Беда нам, уважаемые. Мы овцов на шерсть разводим, на продажу, сталбыть, шерсть-то, а ныне купцов нету, приходится изводить стада, рунных овцов бьем, чтоб было чего в горшок бросить. Ране-то купцы за ясписом да по камень зеленый ходили в Амелль за перевал, тама, значит, копи лежат. Тама яспис-то добывали. А как шли купцы-то, значить, и шерсть брали, платили, разно добро оставляли. Нету, грю, ноне купцов. Дажить соли нету, что приколем, в три дни съесть надыть, чтоб не попортилося.
– Обходят вас караваны? Почему? – Висенна то и дело задумчиво трогала перевязку на лбу.
– Ага, обходют, – буркнул Топин. – Закрыта дорога на Амелль-то, на перевале уселся проклятущий костец, живой души не пропустит. Ну, дык как же туды купцам-то идтить? На смерть?
Корин замер с ложкой в воздухе.
– Костец? Что за штука – костец?
– А я знаю? Говорят, костец, людоедец. На перевале, грю, вроде бы сидит.
– И не пропускает караваны?
Топин посмотрел на стены.
– Токмо некоторые. Говорят, своих. Своих, мол, пропущает.
Висенна наморщила лоб:
– То есть как – своих?
– Ну, своих, значить, – проворчал Топин и побледнел. – Людишкам из Амелли ишшо хужее, чем нам. Нас-то хоша лес малость кормит. А тамошние на голом камне сидят и токмо то и имеют, что им костецы за яспис продают. По-разбойничьи за каждо добро платить велят, а чего им, из Амелли-то, делать? Яспис жрать не станешь?
– Что за «костецы»? Люди?
– И люди, и враны, и еще ктой-то. Разбойники это, госпожа. Они в Амелль возют то, что у нас забирают. По селам, бывалотко, грабили, девок портили, а кто противится, убивали, разоряли людишек. Разбойники. Одно слово – костецы.
– Сколько их? – спросил Корин.
– Кто считал, милсдарь? Села-то мы охраняем, кучкой держимся. А толку? Ночью налетят, подожгут. Уж лучше дать, чего хочут. Потому как говорят…
Топин побледнел еще больше, задрожал всем телом.
– Что говорят, Топин?
– Говорят, мол, костец, ежели его разозлить, слезет с перевалу-то и пойдет на нас, в долины.
Висенна резко поднялась. Лицо у нее изменилось. Корина проняла дрожь.
– Топин, – сказала чародейка. – Где тут ближайшая кузница? Конь мой подкову на тракте потерял.
– Дале за селом, под лесом. Тамотка и кузня есть, и конюшня.
– Хорошо. А теперь иди поспрашивай, где кто больной или раненый.
– Благодарности вам, добродейка, благодарности.
– Висенна, – проговорил Корин, как только за Топином закрылась дверь. – У твоего коня все подковы в порядке.
Друидка повернулась, молча глянула на него.
– Яспис – это, конечно, яшма, а зеленый камень – жадеит, которым славятся амелльские копи, – продолжил Корин. – Но в Амелль можно попасть только через Камлат, перевал. Дорогой, с которой нет возврата. Что там болтала покойница на развилке? Почему хотела меня укокошить?
Висенна не ответила.
– Молчишь? Не беда. И так все потихонечку проясняется. Бабулечка с развилки ждала кого-то, кто остановится перед дурной надписью, запрещающей дальнейший путь на восток. Это было первое испытание – умеет ли путник читать. Потом бабка еще раз удостоверилась – ну, кто же, как не добрый самаритянин из друидского Круга, поможет в наши времена голодной старушке? Любой другой, даю голову на отсечение, еще и посошок отнимет. Хитрющая бабенция продолжает «проверку», начинает болтать о несчастных людях, нуждающихся в помощи. Путник, вместо того чтобы попотчевать ее пинком и непотребным словом, как сделал бы обычный, серый житель здешних мест, напряженно слушает. Да, думает бабка, это он. Друид, который намерен расправиться с бандой, терроризирующей округу. А поскольку она, несомненно, послана этой самой бандой, то хватается за нож. Ха! Висенна! Ну не умен ли я?
Висенна не ответила. Она стояла, повернув голову к окну. Видела – полупрозрачные пленки из рыбьих пузырей не были для нее помехой – пестрокрылую птицу, сидящую на вишневом кусте.
– Висенна?
– Слушаю, Корин.
– Что такое «костец»?
– Корин, – глянув на него, резко сказала Висенна, – зачем ты лезешь не в свои дела?
– Послушай. – Корин нисколько не обиделся. – Я уже и так влез в твои, как ты говоришь, дела. Так уж получилось, что меня хотели зарезать вместо тебя.
– Случайно.
– Я думал, чародеи верят не в случайности, а только в магическое притяжение, сочетание событий, стечение обстоятельств и всякое такое прочее. Погляди, Висенна, что творится: мы едем на одном коне. Давай, смеха ради, продолжим это. Предлагаю тебе помощь в том деле, о цели которого догадываюсь. Отказ буду считать признаком зазнайства. Мне говорили, что вы, в Круге, сильно недооцениваете простых смертных.
– Вранье.
– Все чудесно складывается. – Корин ухмыльнулся. – Посему не будем терять времени. Едем в кузню.
4
Микула крепче ухватил прут клещами и пошебуршил им в углях.
– Дуй, Чоп! – приказал он.
Подмастерье повис на рычаге мехов. Его пухлая физиономия блестела от пота. Хоть двери и были широко распахнуты, в кузнице стояла невыносимая жара. Микула перенес прут на наковальню, несколькими сильными ударами молота расплющил конец.
Колесник Радим, сидевший на неошкуренном стволе березы, тоже потел. Расстегнул сермягу и вытащил из штанов рубаху.
– Хорошо вам говорить, Микула, – сказал он. – Для вас драка в новость. Каждый знает, что вы не всю жизнь в кузне ковали. Говорят, ране-то лбы плющили, не железо.