Ведьмина дорога
Шрифт:
Я все еще нервно переминалась с ноги на ногу, когда подруга откинула черную косу за спину, нетерпеливо притопнула каблучком и открыла было рот, чтобы поторопить меня. Мои пальцы непослушно сжались на вороте шубки – не такой вычурной, как у Марьяны, но добротной и теплой, а главное – купленной на мои собственные монетки. Подол платья каким-то чудом умудрился не притянуть ни пятнышка, и теперь взблескивал белой шелковой вышивкой, как будто искры по снегу пробегали. Мне надо было раздеться – жара в натопленной комнате позволяла щеголять парням в рубахах, а девушкам в тонких платьях, без душегреек и кожухов. Но страх внезапно оказался сильнее меня. Откуда-то из угла зазвучали первые робкие звуки дудочки, будто музыкант знакомился
– Все будет хорошо. Ты под защитой моей семьи. Тебя все знают и уважают – а это очень много, разве не так?
Я заставила себя кивнуть. Марьяна махнула рукой кому-то знакомому в комнате, и тут же улыбчивый рыжий паренек, чем-то напомнивший Совия, возник возле нас с двумя кружками, пахнущими травами и медом.
– Привет, Марьяшка! Заждались тебя, все никак пляски не начнем – куда ж без нашей лебедушки? – подмигнул парень дочке головы. Судя по всему, его ничуть не смущало положение ее отца, и этим парень расположил меня к себе достаточно, чтобы принять протянутую кружку и пригубить терпкий напиток.
– Хотел было спросить имя твоей подруги-русалки, да вспомнил, что все они на зиму спать улеглись. А значит, ты привела нашу зеленоглазую знахарку – чем не повод отметить? – подмигнул мне парень, стукнул глиняной стенкой кружки о мою и исчез в толпе.
Оттуда тут же раздался его звонкий голос, призывающий всех, наконец, перестать лениться и вспомнить, что собравшиеся еще не настолько мудры, чтобы по лавкам восседать. А вот для хороших плясок – в самый раз! Музыканты словно только его и ждали – грянула плясовая, да мигом смела с лавок хихикающих девок и отчаянных парней. Закружила, расцветила середину комнаты сполохами ярких тканей, тряхнула стены дробным рокотом подкованных каблучков. Кровь побежала по жилам резвее, отзываясь на быструю, словно сердцебиение, ритмику танца, и я все же уговорила собственные пальцы разжаться. Стянула шубку и осторожно положила ее на самый край лавки.
Ближайшие плясуны сбились и зашептались, глядя на нас с Марьяной. Я знала, что она притягивала взгляды своим полночно-синим нарядом с вышитыми полумесяцами. Но молодежь смотрела не только на нее – они дотошно рассматривали меня, словно не веря своим глазам. Я надеялась, что причиной тому платье, которое мне вручила Марьяна, а не осознание, что ведьма пришла на их праздник и тем испортила все веселье. Несколько девушек бросили своих воздыхателей и окружили нас щебечущей стайкой. Поначалу я потерялась в их быстрых говорках, но вдруг поняла, что они с тайной завистью и неприкрытым восторгом трогают ткань и говорят, как мне к лицу этот цвет и узор, вышитый мерцающей белой ниткой. И вдруг когтистая лапа страха и сомнения слегка разжалась, позволив мне вздохнуть и расслабить выпрямленную до судороги спину.
А может, подействовал травяной мед.
Марьяна кружилась посреди комнаты, словно бабочка. Дробно стучали каблуки расписных сапог, летали пряди шелковых черных волос. Ровный нежный румянец заливал ее щеки, глаза сверкали, она плясала так лихо, словно хотела раствориться в танце, в музыке, в дергающих струны души звуках, которые невозможно слушать без движения… Я с трудом очнулась от ее чар и украдкой огляделась. Парни замерли, словно околдованные, не сводя глаз с дочки головы. Девки смотрели кисло, понимая, что они ей не соперницы, но кое-кто, полегче характером, уже проталкивался сквозь молодежь и вливался в ритмику, заданную Марьяной. Их движения смотрелись более земными, простыми, хоть и ловкими. Они словно разрушали те путы, которые наложила моя подруга на всех присутствующих. Кто-то захлопал в ладоши, отбивая ритм, парни затопали ногами, и комната заполнилась голосами и смехом.
Марьяна снова обернулась вокруг себя и вдруг встала прямо передо мной. Она улыбалась и протягивала мне руки, но я замотала головой, делая страшные глаза: «Совсем с ума сошла, не пойду я никуда!» Подруга скользнула ближе и схватила меня за запястье. С неожиданной силой она потянула меня на середину комнаты, туда, где отплясывали остальные девушки. Я упиралась и шипела, краснея от понимания, что выгляжу глупо. Но Марьяна не отпускала.
– Ты же обещала, что я смогу уйти, когда захочу! – с отчаянием выдохнула я.
– А ты хочешь? – прошептала подруга так тихо, что я, скорее, прочитала ее слова по губам. И замерла.
Музыка вдруг изменилась, стала более плавной, тягучей. Мне послышался в ней шорох листвы и журчание весеннего ручья. Привиделся лес, протягивающий к небу руки-ветки. Девушки снова сбились, начали недоуменно переглядываться, двигаться робко, словно примеряя на себя эту новую мелодию. Подошла она только Марьяне – и что-то подсказывало, что она смогла бы сплясать даже с самим Лешим, случись им встретиться. Но эта музыка предназначалась мне. Мне одной. Она вся была – про меня. Я зашарила взглядом по лицам, пытаясь понять, кто создает эту мелодию, но так и не увидела музыканта.
Несильный толчок в спину буквально вынес меня в круг танцующих. Я, едва не споткнувшись, испуганным зайцем замерла напротив подруги. Обернувшись, я поперхнулась возмущенными словами от удивления: скрестив руки и с интересом рассматривая меня, там стоял Совий. Лис улыбнулся и кивнул, а я все еще не могла поверить, что он вытолкнул меня в круг.
Вдруг в груди взорвалось что-то, заполнив меня до кончиков пальцев пьяной лихостью и смелостью. Я закрыла глаза, слушая музыку. Рука Марьяны отпустила мои пальцы, но я этого не почувствовала. Дивная мелодия проникла в меня, полилась по венам вместо крови, прорастая лозой по коже – и я стала ею.
Белая юбка кружилась вокруг ног, словно вьюга. Белые волосы от света лучин наполнились золотым сиянием. Каблуки выбивали ритм, тело изгибалось, повинуясь ведущей его мелодии, и казалось, что в нем нет ни единой кости. Руки взлетали крыльями и падали когтями. Поворот, наклон, поворот, шаг… В какой-то миг дробь каблуков стала сдвоенной, и напротив меня закачалась темная тень в синем. Я улыбнулась Марьяне, она кивнула в ответ, и мы заплясали вместе. Она вода, я ветер. Она день, я ночь. Она человек, я…
Лаумово отродье!
Хватайте ее!
Туда побежала, туда! Волосы белые, что твоя сметана! Вон она, под телегой!
Сжечь нечисть!
«Мама!»
«Тихо, милая! Молчи!»
«Мама, почему все так кричат? Мама, тот мужик с бородой, он ткнул в меня факелом!»
«Замолчи!»
Я всхлипываю и скорчиваюсь под телегой. Место, где тело лизнул огонь, наливается пульсирующей болью. Невдалеке ревет толпа, жаждущая крови. Кто-то предлагает привести собак и натравить их на след. Я прячу лицо в ладонях и беззвучно реву, сотрясаясь от страха и слез. Я чую запах безумия. Все эти люди по отдельности хорошие и добрые. Я знаю их – пекаря, который всегда угощает меня сахарным кренделем; портного, справившего маме красивую новую юбку; целителя, покупающего у нас травы; коробейника, подарившего маме зеленую ленту для ее густых каштановых волос. Но сейчас их словно не стало. Чудовище, имя которому – толпа, поглотило их, оставив взамен каких-то незнакомых страшилищ, что размахивают факелами и выпучивают глаза так, что видны белки, и требуют найти и сжечь навье отродье.