Ведьмина дорога
Шрифт:
– Не тяни время, дитя! — бросила она мне.
– Кровь предателя должна пролиться на землю Чащи.
Я не слушала — зачем, если и так все уже сказано? Я впервые за все время позволила себе сделать то, что так давно хотелось.
Провела пальцами по резким скулам дейваса. Обвела и шрам, и морщинки, и удивленно взметнувшиеся брови. Поколебалась всего мгновение, но все же коснулась губ — таких же обжигающих, как мне запомнилось. Дыхание Совия сбилось, а я продолжала трогать его, невозможного, ненавистного, прекрасного, настоящего, живого. Такого, каким там, в мире Яви, он для меня так и не стал.
Приподнявшись на цыпочки, я прижалась к его губам своими.
– Что ты задумала? — выдохнул он, когда я отступила. Я улыбнулась, любуясь огнем, пляшущим вокруг его радужек. Тронула кончиками пальцев холодный
Герда учила меня убивать быстро и тихо, ведь я была всего лишь слабой девчонкой. Она показывала, как справиться с крепкими сильными мужчинами, объясняла, куда бить. Но один из ее уроков мог пригодиться только раз в жизни. В сказках, которые я так любила, отважные герои иногда жертвовали собой, вонзая кинжал в собственное сердце. На самом деле был способ надежнее. Хотя для сказок он вряд ли годился.
Костяное лезвие с легкостью вошло в шею, перерезая важные жилы.
– Нет! Ясмена!!
– Совий рванулся ко мне, выкручивая руки из веревок. Из толпы расплывчатой тенью вылетел Марий и встал рядом, закрывая нас с Лисом собой и рунным мечом. С клинка на землю капало что-то зеленоватое. Совий сбросил перерезанные Болотником веревки и подхватил меня, покачнувшуюся от внезапно нахлынувшей слабости. Вокруг стремительно темнело, и я начала мерзнуть. Хотелось свернуться клубочком и закрыть глаза. Последним, что я увидела, было не лицо любимого, склонившегося надо мной. А Старшая, остановившаяся позади него. Она выглядела так, словно вдруг поняла что-то — и это знание сгорбило ее плечи, сломало водяницу, которую не смогла одолеть вся Навь. Я разомкнула губы, чтобы спросить ее, но закашлялась, захлебываясь кровью и забрызгивая рубашку Совия.
Значит, вот она какая — смерть?
Боли я не чувствовала. Ужас, которым был объят Совий, показался чудным — и чего он так всполошился? Вот же я, все еще жива-живехонька, только кровь стекает по плечу, толчками вырываясь из раны. Я медленно вытянула костяной клинок и уронила его в мгновенно налипшую серую пыль. Как будто она была голодным зверем, а моя кровь — пищей...
Горячая влага медленно, словно нехотя, стекала по запястью и капала с пальцев. Я подняла руку к глазам, поворачивая ее так и этак, словно никак не могла взять в толк, что это с ней. Земля под ногами заходила ходуном. Здесь и там с треском протянулись нити трещин. Хлопнуло так, что стало больно ушам, и вой сражения вдруг приблизился. Лаум вокруг нас не осталось — видать, все они кинулись на защиту Убежища, да только совладать все же не сумели. Я увидела, как медленно-медленно — или мне так показалось с перепугу — с жутким треском врезалось в землю изломанное тело. Серая кровь залила короткие волосы, заплетенные в косички. Бессильно откинулась рука, в которой намертво был зажат топорик. Сверкала сталь, стрелы выли рассерженными шмелями, с чавканьем впиваясь в кору, покрывающую покореженные тела. Мелькнула грива Яросветы. Нечисть рвала лаум на клочья, а они не давали ей приблизиться ко мне.
Вместе с кровью из тела толчками хлынула сила, выплескиваясь прозрачными водяными жгутами. Навьи твари взревели так, что земля снова вздрогнула, а трещины расширились. Там, внизу, билось и кипело огромное озеро, и языки волн облизывали поломанную корку, оставляя вокруг трещин темные пятна. Запахло тленом и тиной, но прежде, чем слишком близко подкравшийся багник вцепился в меня жадно оскаленными клыками, его сшиб на землю Марий и ударил в грудь охваченной черным пламенем рукой. Тварь, даже умирая, все равно тянулась ко мне, желая то ли отведать моей плоти, то ли первой пройти на открывающуюся Дорогу. Но ей не суждено было воплотить свое желание: из теней появился Одуванчик и одним движением мощных челюстей отхватил багнику голову. Мотнув мордой, лесной гость отбросил кусок мертвечины и зарычал — гулко, грозно, с отзвуком шума листвы.
Совий, где-то раздобывший лук, спускал стрелы одну за другой так быстро, что они догоняли друг друга на лету. Сначала я решила, что мне показалось, но присмотрелась и поняла: оголовье стрел взаправду светилось, темно-красным огнем, похожим на цвет раскаленного металла в кузнице названого отца Буревестника. Каждая новая стрела горела ярче прежней, и вскоре Марий тоже это заметил. Присвистнул уважительно и, улучив момент, кивнул Совию:
– Сломал-таки блок.
Лис только глянул на чернокафтанника, ничего не ответив, но в его глазах уже пылало пламя искры Перкунаса. Я снова, как тогда, на площади Приречья, где меня судили без суда, почувствовала запах кострища и железа. Только теперь он шел от Совия.
Между тем вокруг меня уже скопилось маленькое озерцо, вопреки ожиданиям, кристально чистое и не замутненное даже каплей крови, словно та на лету становилась водой. Озерцо смешивалось с подземным источником и все ширилось. По его поверхности побежали искры, похожие на болотные огоньки. В прозрачной толще скрылся костяной кинжал и исчез из виду, точно растворился. Я опустилась на колени, и штаны тут же пропитались влагой.
– Помоги мне, светлая Сауле, — привычно шепнула я и погрузила ладони в воду. Я принялась замешивать ее, медленно, три круга посолонь, три — противосолонь, нашептывая простенький заговор, который выводил меня из любой чащобы, куда б ни довелось забрести. Вода двигалась неохотно; в навьем лесу она, как и воздух, была гуще, тяжелее, но движение, которое я в нее вкладывала, не останавливалось. Рядом упала, разбрызгивая серую кровь, обезглавленная лаума. Нечисть наступала, тесня выживших водяниц ко мне. Стрелы Совия пылали уже так ярко, что больно было смотреть. Марий был весь объят грозовым огнем, сквозь который едва угадывался его силуэт — но этого было мало. Я закружила воду быстрее, чувствуя, что еще немного — я она пробьет дорогу, потечет, сначала по капле, потом ручейком, а затем безудержным потоком, размывая не по праву поставленные границы, удерживающие лаум в Навьем мире. И миг, когда это произошло, ощутила как вспышку, ослепла и оглохла, и закричала. Так кричит новорожденный, приветствуя новый мир во всю мощь легких, наполняя их воздухом и захлебываясь тем, какой этот мир, оказывается, бесконечный. Ярость и жажда свободы подземных вод, сила моих пращуров — лаум, воплотившаяся во мне, отчаянное желание все исправить — все это смешалось и хлынуло ревущим потоком, вытаскивая из меня самое нутро, и на миг мне показалось, что я не выдержу. Растворюсь без остатка, изойду вся и не смогу закончить начатое и выполнить обещание, данное богине зари.
И тут на мои плечи легли широкие мужские ладони: одна холеная, с мраморной кожей, испещренная свежими ожогами, а другая — загорелая, загрубевшая, сияющая изнутри алым пламенем. Обжигающий огонь Небесного Кузнеца потек в меня и сквозь меня, смешиваясь с моей водой и превращая ее в жидкий огонь, а мое озерцо — в пылающее море. Оно растеклось по всей Чаще, жадно поглощая визжащую нечисть, поднялось выше макушек деревьев и застыло, грозя обрушиться на всех, кто волей судьбы оказался заперт под сенью искореженных деревьев.
Но остановилось, усмиренное хрупкой девой в белом платье.
Глава 27. Возвращение домой
Сауле воздела руки над головой, и огненная волна замерла. Все звуки вокруг стихли, хотя нечисть все так же корчилась, погибая в жидком пламени. Я скрипнула зубами и невольно подалась вперед – хотя чем я могла помочь богине? Но ее тонкий силуэт в окружении облака золотых волос смотрелся слишком слабым по сравнению с могучей стихией, разбуженной моей кровью и силой огненосцев. Огненная волна не была слепа: лаум она огибала, неохотно, то и дело облизывая их серую кожу, но не испепеляя, как испуганных беспокойников. И сейчас эта огромная волна слушала то, что пела ей Дева зари.
Я покачнулась, чувствуя, что еще немного – и от меня не останется даже горячей золы. Кожу начало жечь там, где ее касались дейвасы. Губы пересохли, тяжелая мокрая одежда тянула к земле, хоть земли толком больше не было – только грязь и пепел, забивающий рот и нос. Пахло смертью. Краем глаза я видела, как Совий переглянулся с Марием: их лица стремительно бледнели, и дейвасы выглядели так, словно провели в Чаще не одну сотню зим.
– Сауле… – выдохнула я, вложив в ее имя просьбу и отчаяние. Богиня не оглянулась. Она выкрикнула что-то, и ее речь ударила по слуху, как лопнувшая тетива. Огонь обрушился на Деву. Я вскрикнула и тут же зажала рот ладонью: пламя огибало ее так же, как иных лаум, и только золотистые волосы на кончиках обуглились и почернели.