Ведьмина Ласка
Шрифт:
– О чём задумалась? – нахал рискнул прикоснуться к одному из браслетов, что украшали руку. – Всё в облаках витаешь. Ну это нормально, так вам, девицам, положено. Нечего головы делами загружать. Знай себе кухня, дети та богам дань отдать и почет.
– На самом деле мне пора, – неуверенно повела плечом, указывая направление.
– К Милке, что ли путь держишь?
– Да, к ней.
– Ой вряд ли ответит она тебе, – хохотнул знакомец.
– Уже отвечала, – похвалилась и тут же пожалела, заметив, каким алчным, довольным огнём сверкнули его глаза.
– Даже та-ак… сильна-а, но твой новообретённый дар не поможет против меня. Не сейчас. Знаний у тебя нет.
– А я должна ставить его вам в противовес?
– Мы же уже перешли
– Я даже имени вашего не помню.
– Ну, я негордый, могу и напомнить, Фёдор я, Финист ясный Сокол, слыхала о таком?
– Сокол? – нехотя обвела поджарое тело взглядом.
Он зычно рассмеялся в ответ.
– А если так?
Тело мужчины раздуло, некрасиво исказив милые черты лица, сращённый с губами нос превратился в острый длинный, смертоносный клюв. Всё тело Фёдора поросло перьями, что при ярком свете заиграли шоколадно-белой тёплой палитрой. Было бы красиво, если бы не крылья. Кожистые, больше демонические, чем птичьи, они были покрыты оперением урывками, словно существо недавно горело. Ноги, длинные с большими лапами, демонстративно вспороли землю удлинёнными пальцами с острыми когтями.
– Ки-ки-ки, – прострекотало существо, явно красуясь.
Кроме омерзения, никаких чувств оно не вызывало. Видимо, что-то такое промелькнуло на моём лице, так как птиц, дёрнувшись, оказался совсем близко. От него пахнуло тленом и едва различимым запахом разложения, сладковатым, ещё только-только начинающимся. Отшатнувшись, я вцепилась в рюкзак, в котором неожиданно притихла вечно болтливая куколка. :
– Противен? – его голос звучал в моей голове, ну точно как котейшества. – Всё же так больше люб?
Оперение исчезло, разъединился нос и губы, Фёдор повёл плечами, преображаясь.
– Увиденного не развидеть, – буркнула я.
– И так не нравлюсь, – прошипел он. А придётся полюбить! Коль не по чистоте сердца, не по состраданию, так по мороку и речам сладким. Будешь моей женою, сотой в гареме. – Схватив меня за руку, притянул к себе. – Будешь жить в хоромах, ни печали не знать, ни радости. – Тяжёлое дыхание ударило в лицо.
– Пустите! – дрожащим голосом взмолилась я.
– Это ничего-о, – словно уговаривая самого себя, Фёдор покачал головой. – Так, минутное… страх… Потом рада будешь. За сейчас прости, но как только я спою тебе, всё пройдет, обещаю.
– Зачем вы это делаете? – продолжая вырываться, крикнула я.
Неожиданно замерев, он уставился куда-то поверх моей головы:
– Нет у меня выбора…
– Выбор всегда есть. Вы просто свой сделали!
Фёдор зарычал, вновь превращаясь: – хватит с тобой в ладушки играть. Заберу тебя в гарем, там не до бесед будет.
Кусты хрустнули, помятые тяжёлыми крыльями. Вместо клубного знакомца вновь стояла огромная птица, с интересом пригибая голову набок, то и дело отщёлкивая странную мелодичную последовательность клювом. С каждым новым щелчком воздух как будто бы густел и становился дурманяще сладким. На несколько секунд мне показалось даже, что совсем он и не страшен, птиц этот, до того самого момента, пока ощетинившись и издав грозный визг, на полянку не ворвалась ласка, бесстрашно бросаясь на существо. Тот медленно повернул громадную тушу и вновь издал клокочущий смех, расправляя демонические, перепончатые крылья...
– Ки-ки-ки, перевертыш? А ты не мал, чтобы нападать на меня? – теперь голос звучал не только в моей голове, а как будто отовсюду.
Моя ласка, а уж я-то узнаю теперь наглого хорька из тысячи, с ожесточением, уж точно ей несвойственной, впилась в трясущуюся от смеха когтистую лапу.
Птиц, взмахнув второй, наотмашь ударил рычащего, беснующегося зверька. Отлетев на несколько шагов, хорёк вскочил и вновь кинулся на врага. Ещё раз. Мимо. Снова за лапу. Удар. Смех странного существа приводил ласку в неистовство. Тряхнув пушистым хвостом, зверёк снова прыгнул. Смех прекратился, послышалось бульканье. Чудовище махнуло громадной остроклювой
– Вася… беги скорее…– залитые кровью глаза, остановились на мне. Видимо, он не чувствовал ни вывернутых в неестественном положении рук, ни травмированной спины.
– Как же так, – не уверена, что сказала это вслух, едва шевеля губами. – Как же так?! – повторила громче, начиная подвывать. Робкая догадка, воспоминания, о том, как появился в моей жизни вредный хорёк и следом за ним странный, но совершенно особенный парень, его загадочные, внезапные исчезновения и появление зверька следом. Злость куколки и ворчание котана. Это что же… Он всё время был со мной? Несущиеся вихрем встречи с симпатичным парнем, в присутствии которого так млело сердечко и наглые, цепки лапки, (его же лапы и нос, хозяйничающие у меня в декольте), стало обидно и горько. Потому что, дурак такой, не нашёл как сказать, а я и не додумалась!
– Ян… – позвала, видя, как его глаза, подёрнутые кровавой пеленой начали меркнуть. Лишь отблеск безучастного, всё ещё тёплого солнца яркой радугой вспыхнул в радужке и погас.
Странная птица совершенно не по-птичьи хрипло заклокотала и замерла, готовая вновь ринуться в бой или добить неподвижного противника. На поляне воцарилась мёртвая тишина, в бесшумности которой тихий щелчок опоясывающих мои запястья браслетов прозвучал выстрелом. Рыча не хуже дикого пса, с застилавшими гневом глазами, я вцепилась в мягкую, бугрящуюся под ладонями землю. Ровным полотном, без единого сучка и пригорка легла она, словно катком кто проехал, трава укрывая её плотным ковром, словно не природа, а умелая рука вышивальщицы прошлась по поляне, накренилась в одну сторону, укладываясь от меня концентрическими кругами. Захрустели деревья ломающейся хвоей, стреляя щепками в разные стороны со сломанных ветвей.
– За что-о?! – взвыла диким голосом я, поднимаясь с колен. – Не прощу-у! – тут же вздыбилась земля, ревя со мной в унисон, заголосили, запричитали притихшие было птицы, а где-то издали послышался приближающийся волчий вой.
Птица заворчала недовольно, бросила косой взгляд на неподвижного Яна, прислушалась к гомону зверья, взмахнула уродливыми кожистыми крыльями и пропала в вершинах елей.
Как была, на четвереньках, комкая землю грязными пальцами, я подползла к Яну. Всхлипнув, осторожно провела дрожащими пальцами по холодной щеке.
– Нет, нет, нет… так не должно быть, – слёзы двумя светлыми дорожками расчертили щёки.
– Опоздали! – Голос мужа Маши Красовской я узнала. Тихий и твёрдый, именно он послужил спусковым крючком непролитым, собравшимся озёрами в глазах слезам.
Тёплая рука другого, незнакомого мне мужчины, мягко опустилась на плечо, пытаясь остановить плач, звучащий звериным скулежом.
Сморгнув, развернулась к нему, вглядываясь в пронзительно синие, мудрые глаза. Белые, длинные волосы падали на лицо мелкими косичками с вплетёнными в них разномастными бусинами.