Ведьмина ночь
Шрифт:
Ворота открыты.
А на них — череп бычий слева, справа — медвежий. И в глазницах огоньки болотные.
…баба Яга — тоже элемент фольклорный, воплощение…
— Смех один, — скрипуче произнесла старуха, выходя мне на встречу. — Напридумывают тут… наобъясняют то, чего объяснять не надобно. Что стоишь? Пришла? Заходи.
— Я… сплю.
— Спишь, — согласилась она.
И вовсе не неопрятная старуха. Немолода, конечно. И волосы седы, но не космами свисают, а аккуратно в косу заплетены да вокруг головы уложены. А что на шее бусы из зубов
— Тогда-то красивым было, — сказала старуха. — Заходи, чай, времени немного. Пока луна над землею стоит, дорога отворена. А как уйдет, так и все.
— Я… доброго дня вам, матушка, — вспомнила я и поклонилась до земли. — Прошу простить, что побеспокоила.
Сон, который не сон.
И явь, что не совсем явь.
— Вежливая.
Платье в пол, простое, явно из грубой ткани шито, пусть и украшено красными да белыми нитками. Узор сложный, и видится в нем мне буквенная вязь, будто слова сокрытые.
На ногах — кожаные туфли, ремешками вокруг щиколотки обмотанные.
Я сделала шаг.
И еще.
— Это все сила, верно? — догадка так себе. Может, конечно, оказаться, что сон — это всего-навсего сон. И мало ли, что может привидится. Тем более после таких от рассказов на ночь. Мозг обрабатывает информацию и все такое…
Только врать себе — дело глупое.
— Идем, поможешь, раз явилась, — женщина повернулась. И я увидела, что седая коса её, короной уложенная, сзади спускается едва ли не до пояса. А в ней поблескивают разные фигурки. И до того красивые, что прям залюбовалась.
И зачаровалась.
И очнулась уже перед колодцем. Ну, то есть мне кажется, что эта яма, каменьями обложенная, колодец и есть. Вон, ведро тоже рядышком, на веревку подвязано.
— Достань водицы, будь добра, — попросила женщина. — А то сама я стара уж стала, спина болит…
Ни на мгновенье не поверила, но за ведро взялась. И спускала осторожно. Главное, веревка по ладоням скользит, и чую я, что шершавая она.
Разве во сне такое бывает?
— Расскажите… — попросила я. — Пожалуйста… кто вы? Если не имя, то… от вас род пошел, верно? Афанасьева?
— Афанасьев сын… мертвая ветка. И глупостей натворил изрядно, но что уж тут. Все вы, дети, их творите, — она покачала головой, и фигурки в косе зазвенели. А ведь золотые?
Серебряные?
И ведро ниже, ниже. Веревка и вовсе бесконечною кажется. Этак я до середины земли опущу.
— Другое дело, что за одни глупости плата будет посильная, а за другие… — она поджала губы.
А кожа у нее темная, смуглая.
И оттого волос кажется вовсе белым. Но ведро, чую, коснулось дна… нет, воды, потянуло вниз характерной тяжестью. Я перекинула петлю из веревки через ладонь, чтобы не упустить ненароком.
Нехорошо ведь получится.
— За другие такая, что один человек всяк не потянет.
Я вот тяну.
Ведро.
А по ощущениям, что его не водою, ртутью нагрузили. Но тяну. Зубы сцепила. Пытаюсь сперва намотать веревку на плечо, и сдерживаю стон, потому как волос грубый,
Ведьма же смотрит.
Нет, не смеется. Просто смотрит. Чуть голову склонила, и в глазах — тоска.
— Род, как и человек, живет… молодой когда, сил полон, силы эти и бурлят, на свершения тянут. А чем дальше, тем оно спокойнее, тише… и родник сперва ручьем становится, потом рекою полноводной.
Красиво, мать же ж твою, говорит.
Только ведро это.
Тяну.
Сон, но… все одно тяну. Уже не наматывая, но пятясь от дыры, молясь лишь о том, чтобы веревка эта под тяжестью о камни не перетерлась. Спину выгнуло, по шее пот градом катится.
— А река сворачивается озером…
— Озеро — болотом? — выдаю, пусть и до крайности невежливо.
— Именно.
А над краем показывается ведро, которое я чудом, не иначе, успеваю перехватить. И едва не падаю за ним в черную бездну колодца. Но как-то же не падаю. И главное, стоит взяться за ведро, как становится ясно, что нисколько оно не тяжелое.
Вполне себе обыкновенное.
А что я задыхаюсь и руки трясутся, так это сама виновата. Надо зарядку по утрам делать. И по вечерам.
— Вот, — говорю. — Твоя вода…
— Спасибо, — отвечает ведьма и заглядывает в глаза. — Пойдешь в род? Приемною?
Стискиваю зубы.
Пойти…
Почему бы и нет? Тогда, чую, и сила меня признает. И… и все-то наладится. Обрету мощь, которой не всякая родовая ведьма обладает. Эта вот, женщина, когда она жила? Сотни лет? Тысячи? И за эти тысячи накопилось силы преизрядно. Вся-то моею станет, по праву рода, до последней капельки. Стану… завидною невестой стану, чего уж тут. Маги со всей страны сбегутся, потому как чем ведьма сильнее, тем дети от нее одаренней. А магов бедных не бывает.
И забуду я конуру дворницкую.
Службу.
Буду жить в доме-дворце, наподобие мэрского. Прислугой обзаведусь. Стану просыпаться к полудню да развлекаться шопингом.
На массажи ездить. В спа. Всегда мечтала в спа побывать.
И надо-то всего малость. Согласиться. Что тут такого? Приемышем? Стало быть, сиротою, стало быть, от имени своего отказаться, того, старого. Только…
…маму я почти не помню.
Бабку и прабабку и вовсе не знала. Да и не осталось у меня живой родни. Мертвые же… поймут.
— Нет, — я покачала головой и поклонилась ниже прежнего. — Благодарю за ласку, прародительница… рода Афанасьева.
Спина ныла.
Руки.
Плечи.
И сила внутри… сожжет ведь. Такое тоже случается. Не совладаю и все. Глупо это. Нерационально. Но… правильно.
— Прости уж, только… не могу я.
Пусть и помню маму слабо, пусть не осталось даже снимка. Я ведь искала, спрашивала… а она фотографироваться не любила. Или может, просто дорого? И к чему на такое баловство, как портрет, тратиться? Даже на кладбище, на кресте фотография старая, полуразмытая, и молоденькая девушка на ней мне совершенно не знакома…