Ведьмины байки
Шрифт:
Нам же в один вечер управиться надобно, тут мышами не обойдешься. Соловей мыслишку подкидывает:
– Вахрамеихи на них нет, небось сами сбежали бы без оглядки!
Алена и впрямь с утра на глаза не кажется – то ли от гнева царского хоронится, то ли еще чего нам во вред замышляет. Сговорились мы с побратимами, как дело вести, пошли в трапезную.
А там пир идет горой, челядь как раз блюда переменила. Присмотрелись мы к гостям – мороз по коже продрал! Платье на них дорогое, царское, золотом расшитое, а рыла как есть свинячьи,
Присели напротив:
– Гой еси, гости дорогие, мы три Семена, шурины вахрамеевские, будем вас сегодня потчевать!
Обрадовались черти:
– Вот хорошо, а то нам уж прискучило втроем пировать… и имена у вас для застолья самые что ни есть удобные, даже во хмелю не спутаешь. Ну-кось, Сема, разливай!
И пошло у нас веселье, просидели за столом до глубокой ночи, за всех подряд выпили, даже Вахрамея помянули – правда, «навьем-собакой», песенок жалостных сколько-то спели, поплакались друг другу на горькую судьбинушку и всеобщее неуважение, а под конец затеял я свару с побратимами:
– Ты, Соловей, роду низкого, негоже мне с тобой с одного блюда есть!
– Низок, да славен, а ты из грязи да в князи!
Муромец вином из чарки в нас плеснул:
– Оба вы хороши, крику на рупь, толку на грош!
Слово за слово, переругались вусмерть.
– Не желаем за одним столом сидеть, поделить его надобно, пущай каждый в своем углу пирует!
Обмакнул Муромец свиную кость в сметану, размалевал скатерку. Поделили стол, давай яства делить. Из рук блюда рвем, кушанья на гостей летят, с ног до головы черти перемазались. Трусоваты на поверку оказались, драки не унимают, под столы от греха попрятались.
– Давайте уж заодно, – говорю, – и сотрапезников наших, гостей дорогих, разделим!
Согласились Семены и на такой дележ, выбрали себе по царевичу, давай каждый своего потчевать. А на столе не так уж много осталось – что пораскидали, что поделили. Самым запасливым Муромец оказался – и осетр у него аршинный, и поросенок печеный. Я же маху дал – хлеб да капуста квашеная, перед Кузьмой неудобно.
– Рад бы я, гостюшка, тебя попотчевать, да нечем – все братец загребущий к рукам прибрал. Возьми у него ломоть осетрины, небось не обеднеет.
Потянулся жадный черт за даровым угощением, а Муромец тресь его ложкой по лбу:
– Не трожь чужого!
Осерчал я не на шутку, подорвался с места:
– Ты для моего гостя рыбки пожалел, пущай же твой ею подавится!
Схватил осетра за хвост, да тем осетром Муромцева гостя по голове. Рыло осетровое от удара вбок отлетело, Ереме в глаз угодило. Разобиделся Соловей, зачерпнул икры полной жменей, да Кузьме в рыло:
– Сема моего дружка закадычного осетром пожаловал, накось
– Моего гостя бить?! – ревет Муромец, булаву выхватывая. – Всех порешу, нам с Фомой больше достанется!
Я за кладенец, Соловей за ножи:
– Не печальтесь, Кузьма да Ерема, мы за вас живо отомстим, остыть не успеете!
Перепугались черти, из-за стола повыскакивали:
– Вы уж тут без нас разбирайтесь, мы и без того загостились, дома, поди, жены с детками малыми ждут не дождутся!
– Куда ж вы, гостюшки?! А как же почет, святой долг хозяйский, чтобы вы обиды на нас не держали?!
И давай чертей за хвосты ловить, за стол насильно сажать. Своего под руки, чужого кулаком по темечку, Муромец Кузьме моему ухитрился черствый бублик на рыло поверх икры закрутить.
Визжат черти, упираются:
– Хватит с нас почета, ввек вашу доброту не забудем, только отпустите восвояси!
Переглянулись мы, отвесили чертям по затрещине на посошок:
– Не забывайте нас, захаживайте!
– Уж лучше вы к нам!
С тем и сгинули.
Мы тоже засиживаться не стали, едва до покоев добрели – сон сморил. По пути еще песенку развеселую спеть умудрились, весь терем перебудили, даже коты под окнами на радостях заорали – думали, невеста у них в тереме завелась.
Утром просыпаюсь – голова с похмелья трещит, друзья над кадкой с водой студеной плещутся, отфыркиваются:
– Давай-кось Кощеича прямо в постели окатим, одним махом протрезвим, еще спасибо нам скажет!
– Да уж скажу – мало не покажется!
Поплескался я в воде, рассолу хлебнул —ожил. Пошли мы к Вахрамею обещанного требовать.
– Охти мне тошнехонько, – вздыхает царь, – от сердца отрываю! Кабы не родственники, тремя службишками пустячными не умилостивили бы.
Кликнул садовника:
– Вот тебе, Еремейша, помощники, за аленьким цветочком приехали. Выдай им по лопате с рукавицами холщовыми, и проводи в сад, пущай любой копают!
Да как расхохочется – у нас мороз по коже. Что дочь, что батюшка – с обоими ухо востро держать надобно, не угадаешь, какой подвох задумали.
Вышли из царских покоев – Вранко с хрипотцой зловещей:
– Честные люди так не смеются! Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!
Смахнул я его с плеча:
– Хоть бы раз к добру прокаркал!
Ворон крыльями трепетнул, на другое плечо перебрался:
– К добру я молчу, а Вахрамею верить не советую. Не к добру он расщедрился, ох не к доб…
Придержал я его за клюв, не дал окончить.
Сад у Вахрамея на загляденье – деревья раскидистые, а тени не дают, под ними цветы диковинные горушками круглыми рассажены, птицы в клетках золотых поют-заливаются, звери хищные на цепях рыкают.
Да только садовник все не останавливается, мимо ведет. Вывел на самый край сада, а там пустырь, куда землю ненужную, песок да глину свозят.