Ведьмочка для художника, или Возвращение в Мир Мечты
Шрифт:
— О чём ты?
Тут Артур оглянулся: ему вдруг почудилось, что Мира куда-то подевалась. И точно: её не было рядом.
— Она прошла по краю много раз. Очень много раз она могла уйти туда, откуда почти не достать. Она поймёт это. Она очень сильная. Но пока глупая. Научится быть осознанной, если захочет.
— Я пойду с ней. Я хочу оберегать её. И прямо сейчас, и вообще. Верни нас на одну тропу. Пожалуйста.
— Как желаешь. Но для неё с момента развилки прошло намного больше времени, чем для тебя, имей это в виду.
Глава 44. Хэйден. Родина
Хэйден говорил без умолку. Ему казалось, что стоит остановиться хоть на минуту, как случится нехорошее. То ли ему запретят идти дальше, то ли начнут расспрашивать о Хранителе и их давнем уговоре, то ли Артур вдруг накинется на него с кулаками, то ли Мира упрекнёт в предательстве — хотя она-то как раз вряд ли это сделает — что именно случится, он не знал.
А впрочем, знал. Но боялся себе в этом признаться. И говорил ещё больше.
Но в какой-то момент слова, слетавшие с губ, начинали повторять те самые изгнанные мысли. И он ловил себя на фразе вроде такой: «Я всё беспокоюсь, я всё будто виноват перед вами, я вот пытался, видите ли, сгладить, а всё-таки…» Тогда он замирал на секунду, чувствуя укол страха, и пускался в новое словоплетение, пытаясь им прикрыть оборонённую фразу. А потом уставал, догонял Кота и с минуту шёл молча.
Рядом с этим существом Хэйдену становилось спокойнее. Оно будто лучилось тишиной и умиротворением. И шерсть его белая так и серебрилась на солнце, как бывает, говорят, зимой на той самой планете, откуда прибыла Мирослава.
Хэйдену вспоминалось, как блестела шерсть у его грифона. Как переливались её голубые крылья. Каким он был уверенным и спокойным, когда она летала под сводами Подземного мира, а он держал тоненькую ниточку поводка и наслаждался полётом, и всё думал, что если отпустит эту верёвочку, то никуда она и не улетит. Ему хотелось верить, что грифон, что это милое создание, которому он так и не дал имя, боясь привязаться, оставалась бы с ним всегда.
Но он точно знал, что это невозможно. Что её либо заберут, ведь это благородное создание, а их не дают кому попало, либо она сама улетит.
«Откуда у тебя грифон?» — спрашивали частенько полусгорбленные местные жители. А Хэйден увиливал. Плёл про наследство, про подарок от дяди из гор и богатых родителей. В самом деле, не расскажешь ведь, что однажды она сама к нему прилетела. Крошечной птичкой. Так что Хэйден не сразу и разобрал, кто это на самом деле. А когда понял, уже не мог расстаться, не мог отнести её к себе подобным.
Переезжал с места на место, возил её повсюду с собой, а вот имя так и не дал. Так она и осталась просто грифоном. Обезличенной птицей. Которая всё-таки умчалась.
Хэйден часто думал о ней, как о своей возлюбленной. Или как о музе. Или ангеле хранителе. Разные мысли бывали, но чаще всего — первая.
Особенно когда она глядела на него, Хэйдену казалось, что вместо реальной женщины ему послана вот такая. То ли обречённая быть птицей. То ли благословлённая летать. И всё же далёкая. Бесконечно далёкая для понимания. Ведь она, как ни крути, — грифон.
И тогда Хэйден горевал. И шёл гулять один.
Он внутренне смеялся над своей драмой, которую сам же и выдумывал и сам же ставил на сцене своей жизни. От скуки. Втолковывал себе, что это просто грифон, что просто она сейчас с ним, а потом, когда придёт время, она улетит к своим. Что это никакая не женщина. Что ему давно бы пора развеять иллюзии и найти себе подружку. Нормальную.
Соглашался с этими мыслями. И тут же опрокидывал их навзничь.
«Не бывает таких животных», — думал он, вспоминая, как внимательно она слушает истории о горных жителях, об острых вершинах, о далёкой синеве склонов, где она могла бы парить, как кладёт голову на крыло и прикрывает глаза, словно представляя всё, что он говорит.
— Ты дурак, — сказал вдруг Кот, и Хэйден вынырнул из своих мыслей.
— Ты о чём? Почему? Видишь ли, я…
— Хватит думать глупости. И болтать. Ты без остановки либо витаешь в облаках, либо несёшь чепуху. Хватит.
Хэйден умолк. Опустил глаза и стал глядеть на синие цветочки под ногами. Ему вдруг показалось, что эти цветы никогда не кончатся. «Какое-то бесконечное васильковое поле», — подумал он.
— Не поле, — сказал Кот. — И вообще!
Тут он обернулся. Взглядом хлестнул Хэйдена. Он пошатнулся.
— Что ты… — начал он, но вдруг перестал говорить. Хэйден точно понял, что сейчас лучше всего — помолчать. Пока помолчать.
А Кот продолжал смотреть. И из памяти, как из мутного озера, выплывали обрывки фраз, калейдоскопом мелькали пока не узнанные лица и места. И проступали горы.
Они стирали беспокойство, и веяло от них таким родным и тёплым, словно где-то там была деревушка, где Хэйден провёл всё своё детство, куда хотел бы снова вернуться, пусть хотя бы мысленно, но вновь побывать в том домишке, по правую сторону от которого огород, а по левую — старый-престарый заборчик, через который запросто перелезть. И дрова там, у забора, сложены большой горкой. И мята растёт. У соседей её чуть-чуть взяли украдкой и себе посадили. Прижилась.
Когда же это было? Кажется…
— Это они? — тихо спросил Хэйден, всё ещё держа картинку в голове и боясь отпустить, упустить, пропустить через себя и никогда уже не отыскать снова. — Края, где я родился?
Кот кивнул.
— А… Мы идём туда? — осторожно спросил Хэйден и с тёплой надеждой, и со страхом, что это не так.
— Ты можешь. Остальные идут к Костру, у них другая дорога.
В одно мгновение он представил себя посреди Миры и Артура — болтливый, глупый, вечно неприкаянный, не принятый братом — и сравнил с тем собой, каким мог бы быть там. В горах. На родине. Где его корни, где ещё недавно Хэйден и не смел побывать, но куда так рвался. И вот он — шанс.
Сомнения рассеялись.
— Как мне попасть туда?
— Просто иди.
— А ты?
— У меня своя дорога. Если хочешь в те горы, то иди прямо сейчас.
— Но куда? — спросил Хэйден, и вдруг увидел, что позади Кота синеют, как на акварельной картинке, далёкие, остроконечные пики. Те самые. Из глубинной памяти, из самого сердца.
Он уже пошёл было, обогнул Кота, но вдруг замер.
— А другие? — спросил он. — Я их увижу?
— Всё может быть.
— Передай мою… — он запнулся, подбирая слова. — Мои извинения. За всё.