Ведьмы из Варбойс. Хроники судебного процесса
Шрифт:
По форме, как вы читали, это было очень странно. Подступало чаще всего с живота, который сильно набухал и вздымался. Оттуда поднималось к горлу, задерживая дыхание, производить которое приходилось с большим усилием и напряжением. При этом у нее вязнул язык и сжимались зубы. Далее доходило до головы, которая начинала трястись, будто в судорогах, парализуя все члены и лишая чувствительности. Случалось, что все то же самое вступало с
Теперь, 29 июля 1590 года, у нее был приступ с полудня до самой ночи, когда она спала большую часть времени. Кроме тридцати обычных, у нее днем было три необычных припадка, которые сводили ее в кровать. Впрочем, все они были легкими, без каких-либо бурных резкостей или безудержного чихания, как прежде.
2 августа после обеда она внезапно, как зачастую и ранее, впала в свой характерный припадок. В этот раз она не была настолько вольна, чтобы сообщить о его приходе, как прежде обычно и очень спешно поступала и в последний раз буквально накануне. Приступ случился сильным и мучительным. Под конец она заснула и проспала до ужина. Пробудившись, была очень больной и жаловалась, что прихватывает сердце и живот.
Действительно, поражало, как сильно это досаждало ей. В таком болезненном состоянии она оставалась три последующих дня. Ела очень мало, но все же без каких-либо видимых признаков опухания или других беспокойств. Так вплоть до пятого числа, когда у нее произошло несколько небольших подергиваний, после чего она пробудилась, однако не перестала жаловаться на недомогание и боль в сердце и животе.
Тем не менее, на следующий день утром вся боль исчезла, и она охотно накинулась на еду, чувствуя себя хорошо, как когда-то прежде. Но Сатана, злобный дух (а это, без сомнений, он беспокоил ребенка), завидовал длительности ее доброго самочувствия. Тем же вечером перед сном с ней случилось два тяжких припадка, из-за чего многими слезами протекли ее глаза, как и глаза тех, кто был рядом. Такой ее отнесли в кровать, а следующим утром обнаружили в [том же] состоянии. В припадке же она оставалась весь день, лежала в своей кровати как в полудреме, ела и пила, говорила очень мало, но иногда сообщала, что хочет в Варбойс, поскольку там ее сестрам хорошо (как она сообщала), и называла некоторых по именам. Когда она бывала вне припадка, то не испытывала желания сменить Тичмершскую рощу на какое-либо другое место.
На следующий день, 13 августа, ее подняли в состоянии припадка и приготовили, но когда она собралась идти, одна из ног пристала к телу почти как ступня к полу. Так она и сидела на стуле весь день, получая в назначенное время пищу, которую ей подносили. Выражение лица у нее не менялось, будто в трансе, было лишено чувств и движений, да и жизни (на вид), которая поддерживалась дыханием. Все же она старалась (хотя не могла ни слышать, ни видеть, ни говорить) поднимать руки после приема пищи (который не пропускали) в легком жесте благодарения, поскольку это было приятно тем, кто был рядом.
14 августа ее вынесли на открытый воздух, чтобы посмотреть, придет ли она в себя, как бывало иногда раньше. Но никаких изменений не последовало: за порогом она осталась такой же, как дома. И теперь начала жаловаться на ту сторону, к которой была притянута нога. Если кто-то там прикасался, она хныкала и стонала, как будто это была язва, хотя внешне не наблюдалось никаких повреждений. Если же прикасались к ней с другой стороны, она комично смеялась и выглядела веселой. И она не вымолвила ни единого слова за все время с этого дня до 8 сентября, поскольку весь месяц находилась в таком состоянии апатии. Многое [за это время] стоит припомнить. Иногда она просеивала с утра до вечера и печалилась, когда у нее отбирали работу. Иногда пряла пряжу или вязала, и при этом никогда ни лицо, ни глаза не выражали неудовольствия. В некоторые дни она снова бывала веселой и живой, во многом находя удовольствие, забавляясь с кузенами и кузинами (детьми в этом доме) во что-то легкое и детские игры, в которых коротает время ребятня. И все в том же состоянии, как если бы была такой, как любой из них.
Временами она была опять тяжела, клонилась, не могла усидеть на стуле и кидалась на пол, лежа там с пуфиком или подушкой под головой полдня кряду. Порой она брала книгу и читала главу или молитву очень хорошо, но иногда коверкала слова и во всем ошибалась. И не могла расслышать тех, кто поправлял ее, хотя они говорили довольно громко. Впрочем, если указывали на место пальцем или иным другим знаком, она возвращалась и перечитывала, то верно, а то нет.
Конец ознакомительного фрагмента.