Ведомые
Шрифт:
Боже, я не могу на него смотреть. Готовлюсь к его гневу, но Габриэль смеется. Не долго и не громко, но его грудь дрожит, и парень трет руками лицо, будто пытается это контролировать.
— И ты что? — спрашивает он, его глаза мерцают весельем. — Подумала, что я девственник?
— Нет, — я слегка пинаю его ногу. — Нет. Я просто... тьфу! Ты сказал «трахаться», и я вспомнила об этом.
— Трахаться? — спрашивает Габриэль, усмехаясь довольно широко и демонстрируя белые зубы.
Я
— Ненавижу тебя.
— Нет, не ненавидишь, — дразнит он не свойственным ему, но свойственным мне тоном, и встречается со мной взглядом.
— Нет, не ненавижу, — соглашаюсь я тихо.
И сейчас его очередь вздрогнуть. Он зачерпывает ложку крамбла, но не ест.
— Это так? — я не могу сдержаться от вопроса. — Ты... воздерживаешься?
— Господи, — говорит он, позволяя ложке звякнуть о край миски. — Пожалуйста, пожалей мой аппетит — пытайся перефразировать всё более тонко, Болтушка. А то больно слышать.
Прямо сейчас я бы не прочь измазать его этим десертом.
— Тогда ответь на вопрос, Солнышко.
На секунду мне кажется, что он откажется, но Габриэль вздыхает, признавая свое поражение, и откидывается на изголовье кровати.
— Секс всегда был для меня... — он хмурится, будто пытается придумать пояснение, а затем пожимает плечами. — Предполагаю, разрядкой. Жестко, быстро, взаимно, но ничего личного.
Это не должно звучать так заманчиво, но звучит — по крайней мере, когда я представляю Габриэля в деле. Он достаточно силен, чтобы секс с его участием был груб в лучшем понимании слова. Я тоже сажусь ровнее, скрещивая ноги перед собой.
Габриэль продолжает повествовать своим типично беспристрастным тоном:
— Живя такой жизнью и выглядя как я, легко отключиться от всего, когда мне того хочется. Не буду лгать. Я часто пользовался преимуществом. Но затем случился инцидент с Джаксом, — он смотрит на свои ладони, крепко сжимая миску. — И всё стало казаться ложным, уродливым. Будто мы все были испорчены ложью, будто вокруг нас остались лишь лжецы. Количество так называемых близких друзей, запрыгнувших на корабль, всех тех, кто отвернулся от Джакса, удручает.
Габриэль смотрит на меня, и я замечаю, что его глаза в уголках покраснели.
— Не пойми неправильно, я ожидал этого. Просто не думал, что меня это станет волновать.
— Конечно, станет. Они — твоя семья. Любому очевидно, что ты их любишь.
Он замирает, будто впитывая мои слова.
— Большинство людей уверены, что я не способен чувствовать.
Гнев бьет меня в грудь, будто обжигающий кулак. В этот момент я знаю, что ради этого мужчины готова начать войну. Даже если он возненавидит каждую ее секунду. Никто не должен встречаться с этим миром без поддержки у себя за спиной. Особенно никто столь преданный, как Габриэль.
— Идиоты, —
Он медленно качает головой.
— Нет, милая, я хочу, чтобы они видели меня таким.
— И тебя это не волнует?
— Это полезно. Я никогда не был слишком любящим человеком. Но после Джакса не мог вынести чужих прикосновений. Особенно от незнакомцев. У меня от этого всё чесалось, словно меня душила собственная кожа.
Я со стоном плюхаюсь на подушки.
— А я-то в самолете буквально обвила тебя собой, как липкая лента.
Он кривит губы и смотрит на меня из-под линии густых ресниц.
— Ну да, ты меня, считай, вылечила. Назовем это испытанием огнем. Или терапией неприятия.
— Мило. Теперь я чувствую себя такой теплой и пушистой. Нет, — я поднимаю руку. — Не бери назад своих слов насчет настоящих переживаний.
Габриэль фыркает и хватает меня за руку так, что его длинные пальцы оборачиваются вокруг моих тонких. Он сжимает их до того, как осторожно опустить мою руку к себе на бедро и убрать свою.
— Наша ситуация — совсем другое, обычный контакт раздражает меня, а это значит, что типичный секс мне больше неинтересен. По правде, теперь я нахожу его отталкивающим.
Наверное, хреново, что я чувствую облегчение. Но если бы я должна была смотреть на его интрижки с женщинами в течение тура, то не знаю, справилась ли бы. Ревность — это совсем не круто, и ее сложно контролировать. И всё же меня беспокоит мысль о том, что он обрекает себя на одиночество.
— А как насчет отношений? — спрашиваю я.
— Большинство людей мне быстро надоедают.
Я смеюсь, но мое сердце ноет.
— Это ты отлично даешь всем понять.
Его брови сходятся на переносице.
— Я никогда не был милым или нормальным, Софи.
Он произносит это как предупреждение или, может быть, словно это почетный знак. И всё же я слышу в его словах беспокойство, словно парень боится, что может быть дефектным. Мне отлично знаком этот страх.
— Эй, а что такое норма? Мы все слегка безумны.
— Некоторые чуть больше других, — кажется, он не смог сдержать ответной реплики, улыбаясь дразнящей усмешкой. — И обычно мне редко перепадает десерт. Крамбл занимает особое место в моем сердце.
Это привлекает мое внимание.
— Почему же?
Он зачерпывает десерт перед тем, как ответить мне, таинственно улыбаясь.
— Его для меня готовит Мэри.
— Мэри.
Имя отдается горечью на моем языке.
Габриэль бросает на меня взгляд, его брови сходятся, прежде чем выражение лица разглаживается, отражая веселье.
— Славная женщина. Отлично готовит выпечку. На самом деле, она лучшая.
— Я предпочитаю яблочный пирог.
Ублюдок лениво облизывает ложку. Я игнорирую этот язык. И эти красивые губы, что прямо сейчас слегка блестят и явно имеют вкус яблока и корицы.