Ведун
Шрифт:
"Вот так дела!
– мысленно воскликнул я, посмотрел на жреца и подумал: - Что он подумает? Неизвестно. Однако подумать может плохо, ибо про историю с кошельком я ему рассказывал, но не упомянул, что он остался при мне. Да и чего рассказывать, если я про него просто-напросто забыл? Нечего".
– Это не мое, - кивнув на второй кошель, сказал я Ждану.
– Я так и понял, - жрец слегка пожал плечами и поинтересовался: - Второй кошель, что побольше, тебе в кожевенной лавке подкинули?
– Да.
– Ну, тогда надо бы посмотреть, что в нем есть.
– Наверное, ты прав Ждан.
Мои пальцы распутали завязку, и я вытряхнул на кровать семь золотых кругляшей. Взял один. Рассмотрел аверс и реверс. Ничего. Есть еле видимый профиль какого-то
– И что мне теперь с этими монетами делать?
– ссыпая их обратно в кошель, произнес я.
– Себе оставь, - вынимая из своей сумки чистое полотенце, ответил волхв.
– Ты за них едва не пострадал, и теперь это твое. Считай, что трофей.
– А сколько это будет на серебро?
– Размен обычно десять к одному, так что сам считай.
Монеты весили грамм семьдесят, не меньше, и выходило, что я стал богаче на три с половиной новгородских гривны. Неплохо, учитывая, что я в этом времени немногим более месяца.
Кошель упал на дно моей поклажи. После чего мы отправились в жарко натопленную баньку, полутемное помещение позади постоялого двора, обмылись, а затем вернулись обратно. В комнате нас уже ожидал Сивер. Из баклажки, которую мне дал Ждан, я выпил горькой травяной настойки, которая придала мне сил, и наша троица спустилась вниз.
На ужин у нас было то же самое, что и у викингов. Кстати, они уже поели и, оставаясь в зале, пили медовуху и слушали своего сказителя, который опять таки, совершенно не был похож на скальда, каким его представляли в двадцать первом веке. Толстый и приземистый крепыш с длинными сальными волосами лет сорока, которой в одной руке держал тяжелую деревянную кружку с хмельным напитком, а в другой жареную гусиную ногу, и что-то бубнил. Его никто особо не слушал, и мы, естественно, тоже, ибо я шведский язык не знал, а мои спутники являлись образцом невозмутимости. Так что мы сели, скушали приправленную топленым свиным жиром кашу, а потом заказали местной сладковатой бражки-медовухи и жрец с витязем замерли в ожидании. К тому времени скальд замолчал и сел где-то в уголке. В зале стало тихо и скучно, и я подумал о том, что надо идти спать. Но началось кое-что интересное, и я остался.
Сверху спустился вожак северян Хунди из Мунсе, средних лет приземистый рыжеволосый бородач в застиранном суконном полукафтане на голое тело и кожаных штанах, которые были перепоясаны красивым кожаным ремнем с серебряными вставками, а на нем в ножнах висели прямой меч и широкий кинжал. Он остановился перед нашим столом. Сивер поднялся и замер, после чего в помещении моментально воцарилась тишина. Витязь и ярл стали меряться взглядами, а потом одновременно заулыбались, со смехом обнялись и швед сел напротив меня.
Вечер пошел своим чередом, и у нас за столом началось оживленное общение. Сивер разговаривал с Хунди, а мы с волхвом их слушали и мотали на подкорку головного мозга все, что говорил ярл, который с виду был простак, но это только с виду. Глаза у него были, словно два стальных кинжала. Улыбка на устах будто приклеена. Ну, а правая ладонь все время находилась на рукояти кинжала, которым он был готов в любой момент воспользоваться. Плюс ко всему этому он прекрасно говорил на поморянском диалекте славянского языка, по крайней мере, разницу между говором Сивера, Ждана и его я не уловил, и все о чем он рассказывал, понимал достаточно легко. Однако перехожу к беседе, которая дала мне очередную порцию информации об окружающем мире, а затем натолкнула на одну мысль, которая через год преобразовалась в действие.
Приветствия быстро подошли к концу, и Сивер представил меня ярлу. Затем воины немного выпили и вспомнили свою последнюю встречу, пять лет назад в Новгороде, где они и, насколько я понял, Ждан, находились по делам. После чего витязь спросил Фремсинета:
– Если не секрет, что ты здесь
Ярл продолжал улыбаться. Однако, прислушавшись к его эмоциям, я вздрогнул, потому в душе этого человека бушевала буря из множества самых противоречивых чувств. Там было горе, злоба, обида, негодование и бессилие, и невольно я перестал сканировать вождя северян и сосредоточился исключительно на том, что слушал его.
– Ты хочешь знать, что я здесь делаю?
– понизив голос до полушепота, переспросил ярл и оглядел своих людей, многие из которых, как мне показалось, смотрели на него со злобой.
– Хм! Я жду попутного ветра судьбы и надеюсь на то, что мои воины не насадят меня на меч.
– А если конкретней и точнее?
– Можно.
– Фремсинет приложился к кружке и начал: - Сначала не было ничего кроме мировой бездны Гинунгагап, где очень холодно. Настолько, что на ее стенах стал появляться иней, и из него родилось первое живое существо - инеистый великан Имир...
– Не хочешь говорить, - перебил шведа Сивер, - и не надо. Я тебя спросил о причинах твоего появления на земле лютичей, а ты мне начинаешь про сотворение мира рассказывать. Не стоит, а то знаю я тебя, до утра будешь про богов говорить, да про своих великих предков Инглингов и их подвиги, а к сути мы так и не приблизимся.
– Ладно-ладно, - ярл слегка взмахнул правой ладонью.
– Начну с более близкого периода. Сорок пять лет назад конунг Швеции Инге Первый из династии Стенкелей помешался на вере в Христа, стал строить храмы и насильно крестить людей. Нашим дедам и отцам это не понравилось, и тогда люди собрались на тинг [12] и изгнали Инге из Упсалы в Западный Гетланд, а новым конунгом стал его шурин Свен Язычник. Но Инге помогли, люди с крестами на шее дали ему денег и воинов, после чего он вернулся обратно, убил Свена и его сына Эрика, разгромил Упсалу, вырубил "сад богов" и сжег золотой храм. Но победить веру предков он не смог, а боги наказали весь род Стенкелей. Сначала умер сам Инге, а потом его преемники, племянник Филипп и другой племянник Инге Младший. Обоих конунгов отравили. Они умерли в муках и не оставили потомства, после чего род Стенкелей пресекся. Потом конунгом стал Магнус Сильный, сын датского короля Нильса и дочери Инге Первого, но дальше Гетеланда мы его не пустили, а позже изгнали из своих земель, ибо чужак нам не нужен. Далее избрали нового правителя, Рагнвальда, великого и могучего воина из благородного рода. Однако он оказался неосторожен, и посмертно был удостоен прозвища Глупец. Во время Эриксгаты [13] конунг не взял заложников из народа гетов, и когда приехал к ним они его убили. После этого началась война гетов и свеев, которая не кончается до сих пор. Нам был нужен новый конунг и им стал самый сильный из вождей, внук Свена Язычника ярл Сверкер Кольссон, который разбил датчан Магнуса Сильного и совершил пару удачных походов в Гетланд. И случилось это десять лет тому назад.
12
Тинг - в Европе общее собрание свободных людей, аналог славянского вече.
13
Эриксгата - каждый новый конунг (король) Швеции должен был объехать подвластные ему земли, и только после этого он обретал всю полноту власти.
Ярл снова приложился к кружке, жадно выпил напиток, и Сивер поторопил его:
– Это все известно. Что сейчас у вас происходит?
Хунди смахнул с усов капли медовухи и усмехнулся:
– Вот куда ты все время торопишься?
Обернувшись в сторону Смела, витязь жестом попросил его принести еще кувшинчик медовухи. Потом снова повернулся к шведу и пояснил:
– Я знаю, что вам северянам интересно длинные истории слушать, и это понятно. Зимы суровые, скучно, вот вы и рассказываете одну быль целый месяц, а мне завтра снова в путь.