Ведунья и богатырь
Шрифт:
– Не летай к людям, не балуй на полях, не дари сердце чужому-холодному, после вспокаешься да крепки силки назад не отпустят.
Мочи нет, собралась Лебедушка за водицей на реку, а там забросила ведерки в кусты и взмолилась высоким небесам:
– Сестрицы мои милые, не оставьте погибать глупую, сбросьте по перышку…
Услышали ее сестры, спустились ниже, просьбу исполнили, слезы утешили.
Трижды приходила к реке Лебедушка, долго просила подмоги и втайне плела себе новые крылья. Муж что-то заподозрил, взял кожаную плеть, отправился следом.
Видит,
– Отвечай, негодная, куда каждый день ходишь, кому себя даришь?
Кружат над текучей водой мелкие пуховые перышки, ветер полощет на мостках длинные пустые рукава, играет цветным подолом. А с чистых небес среди лебединого гомона послышался знакомый голосок. Ласковый и печальный.
– Прощай, человек! Не умел любить, не умел беречь, Оставайся век горевать…
Страшно закричал парень, а после заплакал навзрыд. Упал на траву и лежал бревном до потемок. А дальше, должно быть, вернулся домой – отец с матерью уж стары, а хозяйство большое. Придется другую жену искать.
Нелада резко прервала рассказа, перекусывая зубами нитку, которой зашивала змеиный пояс. Любо было смотреть, как плавно движутся ее руки, разглаживая затейливые петли узора.
– Откуда у тебя эта вещица занятная?
– С рожденья при мне, – охотно ответил Нечай. – Подкидыш я, про своих родных ничего не знаю, а про тех, кто взрастил-выкормил слова худого не скажу.
– Однако ж уходишь из родной деревушки, не желаешь с братьями дружбу водить. Мир не берет. – Словно острой иголкой кольнула душу.
– Ты лучше скажи, что дальше с Лебедушкой стало, – сухо попросил Нечай.
– А что стало? Вернулась под батюшкино крыло, народила деток. Отселе и род наш пошел – всем хорош да удачлив, ликом мы белы, очами светлы, волосом русы. Правда, люди стали часто тревожить угодья, пускать стрелы каленые в белых лебедей, разорять гнезда. Оттого мы перебрались дальше от Каменного пояса, переняли человечьи повадки и здесь поселились. Первую зиму туго пришлось, не зря нас языкастые соседушки прозвали ощипанными. Вот и селищу название дадено…
– Чудно складываешь! – похвалил Нечай. – Одно в толк не возьму, ежели все вы белы и меж собой дружны, почему ты с темной косой одна по лесу шастаешь. Нарочно ищешь беду…
– А я галкой народилась в лебяжьей стае. Матушку уморила в родах, бабушку не проводила по чести, пока слепцы в чаще проверяла да рябчиков стерегла. Одно слово – неладная…
– Зато людям пользу несешь, травы знаешь, недуги лечишь, – утешал Нечай, стараясь коснуться ее опущенной руки.
– Белояра хотела перед смертью мне Навьи врата открыть, просила дом не покидать надолго, чуяла, что скоро накинется смертный полог. А я сбежала утром на малый час, охотиться страсть люблю, сама плету сети и ставлю силки, душу птичью мне не жаль – совсем как тому молодцу, что Лебедушку в черном теле держал.
– Так на одной каше скучно сидеть приходится… Я вот тоже дичину люблю, только без острой нужды сам жизни лишать не буду, все ж душа не курячья, не поросячья – лесная, вольная.
Нечай совсем уж было хотел открыться про то, что змеиный пояс дает ему разуменье язык каждой твари понимать, но смолчал, продолжая слушать ведунью.
– Бабушка Белояра без меня отошла. После во сне привиделась, сомкнутыми устами бранилась, а слов я не могла разобрать. Теперь не найду покоя, пока не узнаю, простила ли внучку-ослушницу, даст ли подсказку, как проходить Навьими вратами, красть у смерти болящих. Хочу больше силы иметь…
– Силу должно с умом применять, – вслух припомнил Нечай наставленье городецкого сотника. И от попрека не удержался:
– Как же ты, лесовичка, попалась разбойным людям? Неужто застали врасплох?
Нелада руками лицо закрыла, ногти над бровями в кожу впились.
– Устала я давеча с твоими невестками. Сперва мальчонку лечи, потом Весене дай приворотное зелье, не поймешь, для тебя ли – для мужа. Тот еще привалился прощенье просить, маятно все же середним в дому считаться – не мал, не велик, серединка – наполовинку. Возрадовался, наверно, что ты уходишь.
А про себя скажу, не таясь, от чужих бед сама хожу как шальная. Белояра наказывала после лечения три дня чистоту блюсти, одну воду пить да помалкивать. И тут я ее подвела, чуть следом не отправилась, хорошо, что ты мой крик услыхал. Не дрогнул, не бросил…
– Ты ведь тоже меня спасла. Сошлись две тропинки вместе.
Больше бы сказал, надо ли торопиться. Бывало так-то спешил, да скоро нарывался на смешливую отповедь. Мелькнул в памяти задравшийся Калинкин сарафанчик, испачканный травяной зеленью, шевельнулась в душе давняя обида.
Отвлекла Нелада, спросила, чем в городе он собирается промышлять, уж не в княжескую ли дружину метит. Ответил раздумчиво:
– А хоть бы и так на крайний случай! Ежели другое дело не сыщется по плечу… А тебя кто ждет в Городце?
– Говорят, живет на окраине, у самой реки старушка-лекарка, испытать ее хочу, может, будет чему поучиться.
– Училась кура зерна клевать, пока в суп не попала… Как бы тебя в городе никто не обидел. Меня держись, тогда уж не пропадешь, – важно изрек Нечай, ощутив, как наливается тело прежними силами.
– И ты не отставай, мало ли опять какая болячка присядет, – в усмешке показала зубы Нелада.
На том и порешили.
Глава 5. Драная шкура
На большой дороге было оживленно. К Городцу двигались повозки с разной поклажей: рыба и мясо, битая птица, мед и пенька, глиняная и деревянная утварь, ведра, лопаты и бревна. Звенели в мошнах у торгашей бронзовые и серебряные гривны. Зорко посматривали вокруг воины наемной охраны, не блеснет ли среди оголенных дубов и кленов лезвие разбойничьего топора, не шелохнется ли еловая ветка от дубинки с ржавыми железными клепами.