Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае
Шрифт:
История взлета и падения Лю Чжинцзуня ставила в тупик и его врагов, и друзей. Враги признавали, что, в отличие от многих других коррупционеров, Лю все же кое-что сделал – создал систему железных дорог, которая, если проблемы будут устранены, несомненно, послужит нации. А его защитники с неловкостью замечали, что он не делал ничего такого, чего не делали другие. Коллега Лю, бывший военный, сказал мне, что с какого-то момента Лю едва ли мог избежать коррупции: “Из этой системы, если вы не берете взятки, приходится уйти… Если в отделе работают трое и из них лишь вы не берете взятки, разве двое других могут чувствовать себя в безопасности?”
Вскоре после катастрофы в Вэньчжоу я встретил субподрядчика проекта и спросил, улучшилась ли ситуация с момента падения Лю. Он невесело
Через несколько недель после аварии Министерство железных дорог объявило о принятии ряда мер безопасности: для проверки отозвали 54 сверхскоростных поезда, приостановили прокладку новых линий и снизили максимальную скорость движения поездов с 350 до 300 км/ч. Но вскоре железнодорожный бум возобновился, и первая годовщина трагедии в Вэньчжоу прошла без шума. Представителям официальной прессы приказали не посещать место аварии, а выжившим посоветовали держать язык за зубами. Когда один из них, двадцатилетний Дэн Цянь, попытался приехать в Вэньчжоу в годовщину катастрофы, милиция установила за ним слежку. “Они ясно дали понять: я теперь их враг, угроза для них, – объяснил Дэн. – Думаю, они теперь всегда будут следить за нами”.
Генри Цао провел пять месяцев в китайской больнице, оправляясь от переломов, неврологического повреждения, удаления почки и селезенки. После возвращения в Колорадо он закрыл свой бизнес. Он и его брат Лео полетели в Китай, чтобы забрать тела родителей. Они попросили разрешения поставить памятник в родной деревне в Фу-цзяни, но власти запретили. Братья похоронили родителей на Лонг-Айленде.
Лю Чжицзунь предстал перед судом. Сенсации ждать не приходится (98 % судебных процессов в Китае заканчиваются обвинительным приговором), однако верным знаком служит то, что цензоры отправились в интернет, чтобы элиминировать хвалебные репортажи и документальные фильмы за много лет, оставив лишь заметки об аресте Лю. Его уже вычеркнули из истории национального успеха, так что можно вообще не узнать о его существовании.
Авария в Вэньчжоу уже стала символом риска столкновения с компартией. В той катастрофе пострадали представители среднего класса, принявшего условия пакта с властями в постсоциалистическую эпоху: политическая монополия компартии в обмен на компетентное управление. Авария в Вэньчжоу нарушила пакт и стала для многих китайцев тем же, чем ураган Катрина – для американцев: символом недееспособности правительства. Джеральд Оливье, старший специалист Всемирного банка по инфраструктуре, работающий в Пекине, указал, что железные дороги остаются в Китае одним из самых безопасных видов транспорта:
Китайские высокоскоростные железные дороги должны перевозить ежегодно по меньшей мере четыреста миллионов человек. Сколько людей погибло на китайских высокоскоростных железных дорогах за последние четыре года? Сорок: столько же погибает здесь в автокатастрофах каждые пять-шесть часов… Авария в прошлом году, безусловно, не должна была случиться. Но если сравнить железную дорогу с перемещением в автомашине, первая по меньшей мере стократно безопаснее.
Сами китайцы предпочитают цитировать другую статистику: за 47 лет существования высокоскоростных железных дорог в Японии погиб всего один человек – его прищемило дверью. Стало ясно, что некоторые “узлы” и “агрегаты” нового Китая изготовлены в спешке и не работают как следует. На строительство одного из самых длинных мостов в Северном Китае было отведено три года. Мост построили за восемнадцать месяцев. Еще через девять месяцев, в августе 2012 года, он обрушился. Погибло трое, травмы получили еще пятеро. Местные чиновники объяснили произошедшее перегрузкой, однако то был шестой мост, обрушившийся за год.
Людям стало мало одних денег. Падение Лю поставило под вопрос традицию давать чиновникам столько власти, сколько они хотят. Годами Лю занимался собственными делами, попутно работая на государство. Он потерял чувство меры, и встал вопрос, не сделало ли правительство,
Глава 17
Все, что блестит
Первый урок Ху Гана, взявшегося объяснить мне, как подкупить судью, касался еды: “Все говорят ‘нет’ после первого приглашения. После трех или четырех приглашений любой соглашается, и после того, как вы поели вместе, вы на пути к тому, чтобы стать семьей”. Несмотря на все разговоры о коррупции в Китае, ее механизмы, ритуалы и табу оставались для меня загадкой. Я кое-что усвоил, бывая в Макао, изучая историю Лю Чжицзуня, читая расследования Ху Шули, но это были лишь детали. Когда я встретил Ху Гана, он начал прояснять все остальное.
Ху не выглядел наставником в черной магии успеха. Когда я встретил его, он был писателем, низкорослым привередливым человеком за пятьдесят, который суетился с беспокойной гордостью вокруг своей дочери и обращал внимание на ее просьбы не переедать за обедом. Но, как и многие до него, Ху не мог устоять перед возможностью, когда видел ее. В университете Ху изучал философию и после учебы начал тихую карьеру в университетском отделе кадров. Когда китайская экономика рванула вперед, он поступил на работу в аукционный дом, торговал классической китайской живописью и зарабатывал на комиссии: “Оказалось, что многие картины и свитки, которые посылали нам люди, были поддельными, и это поразило меня. Я подумал: ладно, я могу продать эти вещи за большую цену, но мне, безусловно, это будет неприятно”.
Это ощущение длилось недолго. Ху до такой степени завалили подделками, что он попробовал делать их самостоятельно. К удивлению, он открыл у себя дар подражать энергичным мазкам Ци Байши и реализму Сюй Бэйхуна. Он расширил аукционный бизнес и занялся просроченными закладными, подпись судьи на которых давала право на немалые комиссионные от продажи зданий, земли и другого имущества. Казалось, все на чем-нибудь наживаются: “И если они это делают, то почему я не могу?”
Но, как и во многих сферах, здесь была жесткая конкуренция. Многие пытались подкупить тех, кто у власти, и Ху сразу понял, что должен выйти за пределы подарков. Следовало завязывать личные отношения, и в этом он оказался талантлив. Ху подкупал судей сначала сигаретами, после банкетами, а потом – визитами в массажные салоны. Никто не учил его этому, но он придумал правила: не предлагай взятку незнакомцу; откладывай подарки наличными до осени, когда приходят счета за обучение. Вскоре Ху добился расположения стольких судей, что ему приходилось посещать массажный салон трижды в день. “Трижды! – он посмотрел на меня в смятении. – Это неприятно”.
Каждый правитель Китая изобретал собственную стратегию борьбы с мздоимством. Император Чжу Юаньчжан (Хунъу), правивший в XIV веке, приказал казнить нечистых на руку чиновников, снимать с них кожу и набивать ее соломой. Эффект оказался сильным, но недолгим. Высокая должность оставалась доступным путем к богатству. Когда придворный по имени Нюхуру Хэшэнь предстал в 1799 году перед судом, выяснилось, что его состояние восьмикратно превышало годовой государственный бюджет. В 1935 году писатель и переводчик Линь Ютан заметил: “В Китае человека могут арестовать за кражу кошелька, но не за расхищение казны”.
В современную эпоху коррупция и экономика развивались параллельно. Еще в 80-х годах пачки сигарет “Шуанси” (“Двойное счастье”) и пары бутылок хлебной водки “Хун-син” (“Красная звезда”) хватало для того, чтобы устроить перевод на другую работу или добыть талон на стиральную машину. В 1992 году, когда власти стали позволять частным лицам владеть землей и фабриками, коррупция расцвела. В первый же год средняя сумма взятки по делам о коррупции утроилась, достигнув эквивалента шести тысяч долларов. Сигареты “Шуанси” уступили место сумкам “Эрмес”, спортивным автомобилям и зарубежному образованию для детей. Чем крупнее была сделка, тем более значительное лицо должно было ее одобрить и тем больше оно требовало для себя. Чиновники и бизнесмены приглядывали друг за другом, организуя “защитные зонтики” (баохусань). Китайские ученые назвали это “мафиозацией” государства.