Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
На первом этаже кухня, «удобства» и гараж. «Викины причуды — прямо из кухни за руль, видишь дверцу? — сквозь Сонин сарказм проступали и горделивые, и тревожные какие-то нотки. — Там нечего смотреть, строительный хаос…» — «Да ладно, не извиняйся, посмотрим…» — Мы протиснулись в просторное полутемное помещение, за нами — Савельич неотступной тенью (подружка его осталась в шезлонге), вспыхнуло мертвенно-голубое мерцанье.
— А машина-то где?
— Пока за домом, тут еще сохнет все.
— И сам ремонтировать будешь? — недоверчиво уточнил я, заглянув в автомобильную яму.
— Научусь. — Он подмигнул. — Научился же я водить.
Ага,
Выйдя на белый свет, Самсон опять закурил и пробормотал в пространство:
— Набирает людей, не посоветовавшись со мною.
— Ты что-то имеешь против моего участия в съемках?
Он не успел ответить: по широкой дорожке в разноцветных плитах, в ослепительных солнечных пятнах приближалась к нам блестящая известнейшая пара — Борис Вольнов и Рита Райт — герои вчерашнего шоу в ночном клубе «Артистико».
2
В какое-то мгновенье меня будто позвал настойчивый взгляд, я обернулся: за столиком в глубине залы с полукружьями арок и малиновыми занавесями незабвенная Виктория, смотрит в упор. В «перекуре» — мы снимали в очередь с напарником — подошел поприветствовать; она сидела со Львом Василевичем, сравнительно молодым, но шустрым сценаристом. «Вот, Коля, замахнулась на Пушкина, грядет двухсотлетие!» — «Прекрасно». — «Ты не хочешь поучаствовать?» — «Хочу — не то слово!»
Тут как раз окончилась «пляска чертей» (ключевой момент шоу), они рассеялись по зале, и находчивый Василевич подозвал одного из Мефистофелей: «Боря!.. Виктория Павловна, вы знакомы с Вольновым?» — «Лично — нет». — «Уверен, он вам необходим». — «А я не уверена». Она сразу подобралась и насторожилась: женственная и любезная, Вика мгновенно преображалась, коль речь заходила о работе. Но Вольнов уже подскочил, виляя хвостом, и непринужденно представился. Трехминутный разговор, о «Египетских ночах» — ни слова. И все же в Молчановку актер получил приглашение, очевидно на «смотрины».
А хозяйки все не было. «Задержалась в Москве, — объяснял хозяин на ходу. — Будем надеяться, уже в пути, раз столько гостей назвала…» Привел он нас в уютное тенистое местечко под липами, где, оказывается, был уже накрыт стол под полосатым зонтиком и стояли вкруг узорчатые белые стулья из пластмассы. В суете знакомств про бомжей забыли, как вдруг они выросли из зарослей, держась за руки, точнее, скрюченная Танюша повисла на Савельиче.
— Где сестра? — спросила она с ужасным беспокойством.
— Если б я знал! — Самсон нервозно взглянул на наручные часы. — Полседьмого…
— Семь, — уточнил я.
— Да? Остановились. — Он подкрутил колесико. — Ничего не понимаю. Главное, Ильи Григорьевича нет.
Я поинтересовался:
— Это кто ж такой главный?
— Здешний сосед наш, — отвечал Самсон уклончиво. — О! Возможно, она с ним, вместе прибудут… — Лицо его, довольно безобразное из-за выставленных вперед, длинных, как у вампира, зубов (впрочем, умное и тонкое), вдруг задергалось. — Голова болит смертельно… Присаживайтесь. Сестра Виктории — Татьяна Павловна. И… как вас?
— Никита Савельевич.
— Савельевич… Очень задушевно. Так вот, господа, ждать не будем, требуется принять… — Душистый армянский коньяк пролился в хрустальные стопочки, пальцы Самсона чуть дрожали. — Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков! Аминь.
— За великий праздник! — восторженно подхватил Савельич.
Выпили,
— Приятно бывает пожить, — подслушал мои мысли киноактер. — Виктория Павловна ничего вчера конкретно не сказала, но прошел слушок… — Он вопросительно взглянул на сценариста.
— Уже прошел? — поморщился тот. — Вика суеверна, клялась — никому… — опять наполнил стопки. — Мы действительно задумали вольную, так сказать, экранизацию «Египетских ночей».
— Кажется, уже была, — неожиданно заявил бомж. — Шницеля.
— Швейцера, — поправил сценарист со снисходительной улыбкой. — То был всего лишь эпизод в телесериале. У меня друга идея.
Кинозвезды жадно слушали, Борис сказал живо:
— Вам пришлось досочинять Пушкина! (Самсон скромно кивнул.) Эх, если б я умел писать… Я бы перенес действие в наши дни.
— Из Древнего Египта? — изумился бойкий бомж. — Я, конечно, человек необразованный…
— Вот и не встревайте, — перебил Самсон строго и мрачно, закурил. — Идеи носятся в воздухе.
— Нет, серьезно? — протянул Борис с удивлением. — Действие происходит…
— Сейчас, — докончил сценарист. — Да, сейчас! Это мой замысел. — Он вдруг приободрился, заговорил, с удовольствием обращаясь к черноокой красавице Райт. — Если вы помните содержание… к аристократу-поэту является нищий импровизатор с просьбой организовать платный литературный вечер в высшем кругу, на котором вдохновенно слагает стихи на заданный символ: царица египетская предлагает «рабам своим» ночь любви за жизнь. Переспал — наутро казнь. Желающие находятся. На этом «Египетские ночи» у Пушкина обрываются, но известен еще один набросок на ту же тему — диалог некоей «роковой женщины», госпожи Вольской, с ее поклонником Алексеем Ивановичем: найдется ли в наше время (то есть в пушкинское время) мужчина, способный на такой безумный порыв. И есть намек, что Алексей Иванович решится и дело закончится трагедией.
— Достоевский об этом писал, — обронила убогая, загадочно глядя прямо перед собой (у нее какое-то литературное образование, вспомнил я, корректором до исчезновения работала).
Самсон подхватил с увлечением:
— Совершенно верно! До какого сладострастного извращения дошел древний мир накануне явления Спасителя. Но Достоевский не продолжил свою мысль: как извратился уже христианский мир в эпоху Пушкина, где Вольская — новая Клеопатра, а русский, православный готов бросить вызов Всевышнему, рискнув своей бессмертной душой. И я рискнул, — Самсон усмехнулся, — перенести ситуацию исторического мифа в наш бешеный век, сейчас, сюда.
— Значит, той Клеопатры не будет? — робко уточнил бомж.
— Будет! Древнеязыческие сцены будут чередоваться с новоязыческими, так сказать, с современными; центральный образ, связующий два мира, разделенных тысячелетиями, — душа поэта.
— Я готов! — воскликнул неотразимый Борис с сексуальной трехдневной щетиной. — Почти бесплатно… а, совсем бесплатно!
Но тут перед нами возник громадный, как гардероб, господин в дорогом летнем костюме.
— Илья Григорьевич! — с ласковой укоризной попенял хозяин, вставая. — Ждем, ждем…