Век кино. Дом с дракончиком
Шрифт:
— Понятно, — кивнула нимфочка, — этот гад боялся, что книжку у Любавских найдут и его вычислят.
— Если б он боялся только этого! Как простодушно и трогательно описывал секс-символ свою чистую любовь к Рите Райт: робел признаться, объясниться… Но по ее намеку — «отношения наши весьма реалистические» — я понял, что связь между ними сексуальная. Началось это на съемках «Страстотерпцев». Потом «коллекционер» бросил кинозвезду ради «демонической Клеопатры».
— Ну и что тут особенного?
— Видение Самсона в душной спальне в зеркале. Солнечный бес подспудно напугал его,
Но каким образом Вольнов, участник шоу, смог осуществить свой план? На кухне ночного клуба мое внимание опять зацепил второй акт «дьяволова действа» — Мефистофелей все-таки двенадцать! Вот они рассеялись по зале средь публики, барабанная пауза — на подмостки взлетела полная чертова дюжина. Это был последний штрих, подсознательно заподозрил я его еще до сцены с Ритой Райт — недаром после таких потрясающих событий (новое убийство, допрос, происшествие с твоим отцом, признание Самсона в лесу) я очутился перед ее домом (где, между прочим, встретил Василевича, у которого тоже возникли серьезные вопросы к дружку). Смутно помню, как купил зачем-то игрушечный пистолет…
— По воле Божией, — произнес Савельич. — Он нас спас.
— Да и вы, Никита Савельевич, не оплошали.
— Ну, вы явились к этой самой Райт…
— Мне открыла невеста в подвенечном наряде, пышном, длинном. Кинозвезда колебалась, не надеть ли ей мини…
— В монастырь? — перебила Леля грубо. — Черт с ней, с невестой! Давайте по делу.
— Я по делу. — Я помолчал, припоминая. — «По-настоящему извращенные создания встречаются на нашей земле так же редко, как и святые. Не всякий день встретишь на дороге святого, но не часто встретишь и того, кто способен вырвать у вас стон, крик, где слышится также и ужас».
Школьница и Савельевич вытаращили глаза.
— Как-как? — переспросила девочка. — Повторите.
А старик проговорил с чувством:
— Как глубоко вы понимаете тайну греха.
— Это не мои слова — одного католика. В «опасных связях» французы понимали толк; и Пушкин «науку страсти нежной» недаром изучал. И вот еще одно любопытное наблюдение Мориака: все любовные связи героя «мечены одним и тем же страшным клеймом». Душевная, духовная травма — клеймо. Звезда примеряла наряды, я вошел к ней — в зеркале отразилась женщина с поцелуем-укусом под грудью — там где сердце.
— У Виктории Павловны… — начал Савельич и умолк.
— Тот же самый сине-красно-зеленый след — татуировка, древнеегипетский скарабей. Так метил свои книги и сексуальные жертвы наш герой-коллекционер. Самсон, одержимый ревностью и ненавистью, не разобрался.
Нимфочка ахнула.
— Вот почему он побоялся свалить убийство на банду!
— Верно. Василевич приблизился к тайне логическим путем: «значит, он боится самих убитых… плоти, на которой остались бы знаки». Танюша — интуитивно: «Загадка в мертвых. Их надо спрятать так, чтоб никто не нашел». Естественно, татуировкой занялся бы следователь и в конце концов отыскал бы живую жертву… ту же Риту Райт. Так она стала невестой.
— Как это ни ужасно звучит, — прохрипел Савельич, — он мог бы вырезать из трупа зловещую мету.
— Виктория предупредила своего возлюбленного, что солнечного беса видел муж, но понял ли он его значение, осталось для них неизвестным. Преступник хотел вывезти мертвых и закопать где-то в укромном лесу, но услышал голоса нищих на улице. Пришлось замуровать их в доме.
— Все равно страшный риск.
— Выхода не было. Вольнов — мастер на все руки, ездил на шабашки, был в курсе строительства дома. За те провальные тридцать минут он успел зацементировать трупы в автомобильной яме — инструмент, цемент, песок, вода, рабочий халат… все необходимое под рукой в гараже. Я как-то обратил внимание, что яма не очень глубока, но подумал: для низкорослого Самсона сойдет. Вниз вели семь ступенек, осталось шесть.
Мы, все трое, оглянулись на новенький дом в старой зелени, Савельич в который раз задал вопрос, задумчиво, словно себе самому:
— Зачем она приехала сюда? (Я понял, кто «она».) Ведь чувствовала в этом доме смерть.
Наверное, как и мне, ему вспомнилось: подземные удары, разверстая могила, извлечение трупов.
— Танюша хотела похоронить близких по-настоящему, чтоб о них молились всем миром в храме.
— А умник по-глупому попался! — воскликнула Леля; Савельич пояснил:
— На умника нашелся еще больший умник.
— Поздновато нашелся… Когда я рассмотрел клеймо скарабея и окончательно понял, кто убийца, то попытался расставить ловушку — и она сработала, преступника охватила паника. Я акцентировал его внимание на Льве-Ваське и сообщил: началось официальное расследование, трупы будут искать с собакой, найдут свидетелей-нищих… Опасаясь слежки, я поехал в «Артистико», а оттуда, уже тайно — в Молчановку.
Убийца не устоял перед последним шансом — перезахоронить мертвых. И явился в полночь в серебристом спортивном костюме — «светящееся существо» из преисподней.
— Там его ждут, — заметил Савельич с удовлетворением. — Никаких смягчающих обстоятельств нету.
— Подсудимый объясняет так. В ту среду, третьего июня, несчастная жена, заговорившая о разводе, случайно обнаружила в компьютерной программе разработанный мужем план убийства — ее и сына (замечу в скобках: так оно и получилось — так материализуются наши инфернальные фантазии!). И, опасаясь за ребенка, уговорила своего друга опередить.
— Но ведь номер у него не пройдет? — спросила Леля полуутвердительно.
— Надеюсь. Конечно, Вольнов сочинил эту версию: Виктория слишком хорошо знала своего Сона, чтоб всерьез опасаться.
— Вы ее видели? Видели клеймо, где сердце?
— Видел.
— А я глаза закрыл, — признался Савельич. — Поверьте мне, это сатанинские знаки, грех на них и смотреть. Как покойница пошла на такое?
— Ой, да ну! Татуировка во всем мире в моде, она захотела, потому что — шик. Правда, Николай Васильевич?
— Танюша говорила, что сестра жила только здешним миром, тот свет — свет воздаяния — для нее не существовал. Наверное, этот обряд показался ей эротической игрой — новое, неизведанное наслаждение от прекрасных рук возлюбленного. Я, конечно, не знаток черной магии и не знаю, к каким последствиям…