Век Наполеона. Реконструкция эпохи
Шрифт:
По разрозненным данным историков, из 200 тысяч плененных французов к апрелю 1815 года во Францию возвратились всего лишь 30 тысяч. Кто-то умер, не выдержав потрясений, многие же остались, приняв российское подданство. Только в Москве и Московской губернии на 1837 год числилось 3229 бывших военнопленных французов.
Но были и те, кого заносило даже в Сибирь. Французский унтер-офицер 14-го морского батальона Александр Венсан, получив кормовые деньги, ехал от селения к селению до самого Томска, куда прибыл в конце 1814 года. После этого по распоряжению правительства Венсан был отправлен с казаками до города Бийска, а затем препровожден в Смоленскую волость. В 1815 году в селе Смоленском было трое французов: Венсан, Луи Альбер (его
7
Последним пленным Великой Армии в России был Жан-Батист-Николай Савен (Николай Андреевич Савин), гусар 2-го полка. В конце 1890-х годов о нем, жившем в Саратове, написал журнал «Новое время».
Савен родился еще в 1768 году, в 20 лет участвовал в Египетском походе, воевал в Испании, попал там в плен и сидел в испанской тюрьме, а в 1812 году ему, кавалеру ордена Почетного Легиона, было уже 43 года. В русский плен он попал на Березине. Оказавшись в Саратове, преподавал одно время фехтование офицерам местного гарнизона, а потом, сдав учительский экзамен, учил дворянских детей французскому языку. «Жил он воспоминаниями о славном и величественном прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большого акварельнаго портрета и с небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна. Это был культ Наполеона, своеобразный, но трогательный, преданность глубокая, в буквальном смысле «до гроба», – писал отыскавший Савена историк Константин Военский.
История наполеоновского ветерана так поразила Европу, что статьи о нем публиковали журналы в Швеции, Германии, Англии, а Франция прислала Савену «медаль Святой Елены». Савен умер 29 ноября 1894 года, прожив 126 лет, 7 месяцев и 12 дней. Похоронили его на Саратовском кладбище. Французская колония Санкт-Петербурга за свой счет поставила памятник «последнему ветерану Великой Армии».
8
Главным пленником эпохи был сам Наполеон. Он при этом отказывался считать себя пленным.
Когда 15 июля 1815 года Наполеон прибыл на борт английского корабля «Беллерофонт», при нем был письмо, которое Гурго должен был доставить принцу-регенту: «Ваше Высочество! Перед лицом тех, кто делит мою страну, и враждебностью великих европейских держав я закончил мою политическую карьеру. Я иду, подобно Фемистоклу, присесть у британского очага. Я вступаю под защиту закона, обращаясь с просьбой к Вашему Высочеству как самому могучему, самому постоянному и самому щедрому из моих противников. Наполеон».
Андре Кастелло пишет, что, поднявшись на борт «Беллерофонта», Наполеон буквально закричал: «Отдаю себя под защиту вашего принца-регента и ваших законов!». И тут же добавил: «Печальная судьба моей армии привела меня к моему самому жестокому врагу, но я полагаюсь на его благородство».
(Наполеон не рассчитал: письмо следовало адресовать правительству, а он обращался к принцу-регенту. Только на Святой Елене в беседе с Барри О'Мира Наполеон с удивлением для себя узнал, что принц-регент – не главный человек в Англии. Может, Наполеон решил, что, обратившись к правительству, он нанесет урон своему титулу? Если так, то соблюдение протокола очень дорого ему обошлось: принц-регент отправил письмо премьер-министру лорду Ливерпулю. Тот в общем-то считал, что правильнее всего отдать Наполеона французскому королю. Но что по этому поводу скажет и Англия, и история, да и не начнется ли во Франции вместо суда над Наполеоном гражданская война? К тому же в защиту Наполеона выступил герцог Сассекский, шестой сын короля Англии Георга
Император, явно переоценивая заряд снисходительности в тех, кому довелось решать его судьбу, уже решил, где и как он будет жить в изгнании. Когда капитан «Беллерофонта» Мейтланд, решив, что император, будучи французом, вряд ли привык к холодным закускам на завтрак, разрешил дворецкому Наполеона приготовить что-нибудь на его вкус, император запротестовал: «Нет, теперь мне придется привыкать к английским обычаям, потому что, скорее всего, я проведу остаток жизни в Англии».
Наполеон, видимо, хотя бы от брата Люсьена зная, как в Англии содержались пленные французы, решил, что и он худо-бедно устроится. В письме к капитану Мейтланду, продиктованном 14 июля, Наполеон писал: «Если мне суждено ехать в Англию, то я хотел бы поселиться в сельском домике в десяти-двенадцати лье от Лондона, куда бы хотел прибыть строго инкогнито».
Несмотря на это «строго инкогнито», Наполеон отлично понимал, что будет европейской знаменитостью, аттракционом: Наполеон в саду собирает яблоки… Наполеон поливает свои розы… Наполеон под вековым дубом читает Гомера… (Когда корабль «Нортумберленд» с Наполеоном на борту прибыл к берегам Англии и встал в бухте Тора-Бей, толпы зевак на лодках ежедневно осаждали его. Моряки «Нортумберленда» из сочувствия к публике установили большую грифельную доску, на которой писали: «Он завтракает»… «Он встречается с офицерами»…). Какая-никакая, а слава, и Наполеон собирался в ней купаться долго. Отчасти его возмущение адресом ссылки – остров Святой Елены – объясняется тем, что этим у него отнимали славу, единственное, что у него оставалось.
Фемистокл упомянут Наполеоном неспроста: для людей того времени это был более чем прозрачный намек. Этот афинский политик и полководец, живший за 2.200 лет до Наполеона, сначала, объединив греков для борьбы с персами, привел их к победе и славе, а затем был ими же изгнан. После скитаний Фемистокл пришел к своим врагам – персам, и царь Артаксеркс Первый не только принял его, но даже дал в управление небольшую провинцию с несколькими городами. (История, правда, все равно кончилась плохо: перед очередной войной персов с греками Фемистокл отравился, чтобы не воевать против родины, но эту часть Наполеон опускал).
Наполеон, видимо, думал – чем черт не шутит?! – и ему выделят в Англии какое-нибудь графство, и уж наверняка он устроится не хуже Люсьена. Но Англию он увидел только с борта корабля, а на Святой Елене ему не позволили ничем управлять – разве что распоряжаться в доме или в саду. Даже на Эльбе он имел неизмеримо больше свободы для своей деятельности: там у него была некая «армия», он прокладывал дороги, строил дома.
Отправляясь к армии в начале кампании 1815 года, Наполеон пророчески сказал мадам Бертран: «Надеюсь, нам не придется сожалеть, что мы покинули Эльбу!». А пожалеть пришлось.
Поначалу, правда, Наполеон вел себя так, будто и правда осваивается в новом доме: на «Беллерофонте» он сам командовал почетным караулом и первым входил в столовую. Посуда на столе была из его, императорского, сервиза, а адмиралу Хотхему, прибывшему на корабль, Наполеон указал место справа от себя. «Он, по словам изумленного Мейтланда, вел себя «по-королевски», – пишет Андре Кастелло.
Англичане все никак не могли собраться с духом и напомнить ему, что он здесь не хозяин и даже не гость. Команда была одета в парадную форму, все офицеры корабля, кроме разве что Мейтланда, обращались к Наполеону «сир». На корабль переехал и весь двор императора – хоть и поредевший, но все же пятнадцать генералов и маршалов и шестьдесят слуг. (Мейтланд пострадал даже за этот минимум снисходительности к пленнику: его сняли с должности командира корабля и только в 1818 году он вновь встал на капитанский мостик). Даже когда по прибытии в бухту Тора-Бэй к «Беллерофонту» подошли два фрегата, Наполеон истолковал это как почести, тогда как это был конвой.