Век невинности
Шрифт:
Ачера поражало, что Мэй, после их возвращения из Европы, ни разу не одевала свое подвенечное платье; и теперь он смотрел на него и вспоминал, с каким трепетом два года тому назад наблюдал за ней, сидевшей в таком же вот белом платье, в ложе старой Мингот. Несмотря на то, что за это время ее фигура окончательно сформировалась (чему отчасти способствовали физические упражнения), выражение ее лица оставалось по-прежнему трогательно-наивным. Если бы на нем не лежала печать усталости, Ачер согласился бы с тем, что она почти совсем не изменилась и сохранила имидж той романтичной девушки, которая играла с букетом ландышей,
Но потом Ачер вспомнил, что под этой внешней маской скрывается настоящее великодушие. В тот достопамятный вечер, когда он вошел в ложу Мингот, чтобы предложить Велландам объявить о его помолвке на балу у Бьюфортов, Мэй поняла его сразу же, стоило ей только посмотреть в его глаза. Он вспоминал, как тогда, в заброшенном саду старой испанской миссии в Сан-Августине, она сказала ему, что ни за что на свете не захотела бы причинить боль другому человеку, и добавила: «На зыбкой почве дома не построишь!»
И ему вдруг захотелось пойти к ней и немедленно рассказать всю правду и просить… просить ту свободу, от которой он тогда отказался!
Ньюлэнд Ачер был спокойным и уравновешенным молодым человеком. Безоговорочное подчинение дисциплине, существовавшее внутри его клана, стало второй его натурой. Он и помыслить не мог, чтобы совершить что-нибудь, достойное осуждения мистера Ван-дер-Лайдена и всей его клубной ложи, которая — чего доброго! — могла обвинить его в нарушении правил этикета. Но Ачер вдруг осознал, что клубная ложа, мистер Ван-дер-Лайден и все те, кто стремился устроить его, Ньюлэнда Ачера, в теплом гнездышке привычки, больше не являются для него авторитетами. Молодой человек зашагал по полукруглому коридору в ложу миссис Ван-дер-Лайден. Он открыл дверь с таким чувством, словно перед ним были ворота в неизвестность.
«M'ama!» — торжествующе пропела Маргарита, а сидевшие в ложе люди оглянулись и с удивлением посмотрели на вошедшего Ачера. Он уже нарушил один из законов театрального мира, запрещавший входить в ложи во время арии Маргариты.
Проскользнув между мистером Ван-дер-Лайденом и Силлертоном Джексоном, он наклонился к своей жене и прошептал:
«У меня голова раскалывается! Не поехать ли нам домой, дорогая? Только не нужно никого беспокоить!»
Мэй с состраданием взглянула на него и потом прошептала что-то на ухо его матери. Та кивнула, выразив сожаление по поводу его плохого самочувствия. Между тем Мэй, прошептав извинения мистеру Ван-дер-Лайдену, поднялась и, как Маргарита, позволила своему доктору Фаусту увести себя. Пока Ачер помогал ей одеть театральный плащ, он заметил, как пожилые дамы обменялись многозначительными улыбками.
Когда они возвращались домой в карете Мэй, она робко коснулась его руки.
«Жаль, что ты плохо себя чувствуешь! Боюсь, на тебя взваливают непосильную работу в офисе!»
«Нет, дело не в этом. Не возражаешь, если я открою окно?» — сказал он сконфуженно, опуская оконное стекло со своей стороны.
Молодой человек сидел молча, сосредоточенно разглядывая темные силуэты домов, мимо которых они проезжали. Мэй не решалась спросить его, чем она может помочь ему. Когда они поднимались по ступенькам, она случайно наступила на шлейф своего платья и чуть не упала на Ачера.
Он поддержал ее и спросил:
«Ты в порядке, дорогая?»
«Да. Но, кажется, я порвала свое подвенечное платье!» — воскликнула она, и, нагнувшись, чтобы подобрать перепачканный шлейф, вошла вслед за Ачером в холл. Слуги не ожидали, что хозяева прибудут так рано, и они увидели слабый отблеск газовой лампы на втором этаже.
Ачер поднялся наверх в библиотеку, зажег свет и развел огонь в камине. Шторы были опущены, и в комнате царила приятная атмосфера. Она словно была создана для того, чтобы в ней зализывать сердечные раны.
Он заметил, что его жена очень бледна и спросил, не хочет ли она выпить немного бренди.
«О, нет!» — воскликнула Мэй, покраснев, как школьница, когда он помогал ей снять плащ.
«Не лучше ли тебе лечь сегодня пораньше?» — предложила она, наблюдая за тем, как муж достает сигарету из серебряного портсигара на столе.
Ачер бросил сигарету в пепельницу и встал у камина, поближе к огню.
«Да нет, голова уже болит не так сильно, — он сделал паузу, собираясь с мыслями и потом продолжал: — Кстати, мне нужно кое-что тебе сказать. Послушай, Мэй, это очень важно, и я должен покончить с этим раз и навсегда!»
Мэй уселась в кресло и подняла голову, чтобы ей удобнее было на него смотреть.
«Я слушаю тебя, дорогой!» — произнесла она мягко, и его удивило, что она без удивления восприняла эту преамбулу.
«Мэй!» — обратился он к жене, стоя на расстоянии нескольких футов от ее кресла. Пространство, разделявшее их, казалось ему непреодолимой пропастью. Его голос прозвучал зловеще в уютной тишине библиотеки, и он упрямо повторил: «Кое-что я должен сказать тебе. Речь идет обо мне…»
Мэй сидела совершенно неподвижно; даже ресницы ее не дрожали. Она все еще была бледна, но, как ни странно, от нее не веяло покоем, словно где-то в глубине ее души находился потаенный источник чистоты. Ачер взвесил обычные слова, которые готовы были слететь с его языка. Он намеревался сказать ей обо всем прямо, без неуместных извинений или нападок.
«Мадам Оленская,» — начал он; но при упоминании этого имени его жена протестующе подняла руку. Когда она сделала этот жест, ее обручальное кольцо блеснуло в свете газовой лампы.
«Зачем нам сегодня говорить об Элен?» — пожала она плечами и состроила недовольную гримаску.
«Затем, что я не сказал этого раньше».
Ее лицо осталось спокойным.
«Дорогой, ты и в самом деле считаешь необходимым говорить со мной о ней? Я знаю, что порой бывала к ней несправедлива, но ведь и все ее осуждали! Ты, конечно, в отличие от всех нас, ее понимаешь! Ты всегда был так добр с ней! Но какое это теперь имеет значение, когда все позади?»
Ачер взглянул на нее невидящими глазами. Могло ли так получиться, что ощущение нереальности происходящего, которое его не покидало ни на минуту, было каким-то образом связано с присутствием его жены?
«Что ты имеешь в виду?» — спросил он, невольно вздрогнув.
Мэй все еще смотрела на него своими прозрачными глазами.
«Она ведь очень скоро уезжает обратно, в Европу. Бабушка пошла ей навстречу и обещала помочь устроить ее там независимо от графа Оленского.»
Мэй прервала свою речь, и Ачер, вцепившись в угол каминной полки, отчаянно пытался совладать со своими мыслями.