Век психологии: имена и судьбы
Шрифт:
Сам он судя по всему был счастливым человеком.
Р. Мэй
(1909–1994)
«С судьбой нельзя не считаться, мы не можем просто стереть ее или заменить чем-то другим. Но мы можем выбирать, как нам отвечать нашей судьбе, используя дарованные нам способности», – писал на склоне лет американский психотерапевт Ролло Мэй. Многоопытный клиницист и консультант, Мэй считал недопустимым сводить человеческую природу к реализации глубинных инстинктов или реакциям на стимулы среды. Он был убежден, что человек в значительной мере ответственен за то, каков он есть и как складывается его жизненный путь. Развитию этой идеи посвящены его многочисленные труды (большинство которых еще ждут перевода на русский язык), этому он на протяжении десятилетий учил своих клиентов. И жизненный путь самого
Ролло Риз Мэй родился 21 апреля 1909 г. в городке Ада, штат Огайо. Он был старшим из шести сыновей Эрла Тайтла Мэя и Мэти Баутон Мэй. Всего детей в семье было семеро – самой старшей была сестра. Вскоре после рождения мальчика семья переехала в Марин-Сити, штат Мичиган, где он и провел свои детские годы.
Родители Ролло были людьми малообразованными и никак не поощряли интеллектуальное развитие детей. Даже наоборот – когда дочери был поставлен неутешительный диагноз «психоз», отец в обывательской манере приписал происхождение заболевания избыточным, на его взгляд, учебным занятиям. Сам он был функционером Ассоциации молодых христиан, много времени проводил в разъездах и в силу этого серьезного влияния на детей не оказывал. Мать также мало заботилась о детях, вела, как выразились бы гуманистические психологи, весьма спонтанный образ жизни. Неудивительно, что российские переводчики изрядно поломали голову, дабы мало-мальски деликатно перевести те нелестные характеристики, которыми Мэй наградил мать в своих воспоминаниях. Родители часто ссорились и в итоге разошлись. Можно сколько угодно дискутировать о судьбоносном значении детского опыта, но сам Мэй считал, что легкомысленное поведение матери, а также отчасти душевная патология сестры серьезно повлияли на то, что впоследствии его личная жизнь складывалась не самым удачным образом (два его брака распались). Так или иначе, отношения мальчика с родителями нельзя было назвать теплыми, а жизнь в родительском доме – радостной. Возможно, это и обусловило возникший у него впоследствии интерес к психологическому консультированию, помощи людям в решении их жизненных проблем.
Лишенный ощущения душевной близости в семейном кругу, мальчик находил упоение в единении с природой. Он часто уединялся и отдыхал от семейных ссор, играя на берегу реки Сен-Клер. Позднее он говорил, что игры на берегу реки дали ему намного больше, чем школьные занятия (тем более что в школе он имел заслуженную репутацию непоседы и возмутителя спокойствия).
Еще в юные годы Мэй увлекся искусством и литературой, и это увлечение не оставляло его на протяжении всей жизни (может быть, этим отчасти объясняется его писательская плодовитость и замечательный литературный слог). Он поступил в университет штата Мичиган, где специализировался в области языков. Бунтарская натура привела его в редакцию радикального студенческого журнала, которую он вскоре возглавил. Любая администрация поощряет лояльность и не одобряет диссидентства. Администрация Мичиганского университета не составляла исключения. Мэю указали на дверь. Он перевелся в Оберлин-Колледж в штате Огайо и здесь в 1930 г. получил степень бакалавра гуманитарных наук.
В течение последующих трех лет Мэй путешествовал по Европе. Формальным поводом послужило приглашение на должность преподавателя английского языка в колледже в греческом городе Салоники. Впрочем, молодой педагог не только преподавал, но и учился сам, тем более что работа оставляла для этого достаточно свободного времени. Мэй изучал античную историю, народное творчество, пробовал себя в живописи. В качестве свободного художника он побывал в Турции, Австрии, Польше и других странах. Но уже через год такой насыщенной жизни он вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным и измученным. Свое состояние Мэй определял как нервный срыв. Его стало одолевать чувство одиночества. Пытаясь от него избавиться, Мэй с головой погрузился в преподавательскую работу. Однако это не только не помогло, но наоборот – привело к окончательному истощению душевных сил. По мнению самого Мэя, «это означало, что правила, принципы, ценности, которыми я обычно руководствовался в работе и в жизни, попросту больше не годятся. В колледже я получил достаточно психологических знаний, чтобы понять: эти симптомы означают, что есть нечто неправильное во всем моем образе жизни. Мне следовало найти какие-то новые цели и задачи в жизни и пересмотреть строгие моралистические принципы своего существования».
С этого момента Мэй стал прислушиваться к своему внутреннему голосу, который говорил о совсем непривычных для него вещах – о душе, о красоте…
Пересмотру жизненных установок способствовало еще одно важное событие. В 1932 г. Мэй принял участие в летнем семинаре Альфреда Адлера, проводившемся в горном курортном местечке близ Вены. Мэй был восхищен Адлером и испытал значительное влияние идей индивидуальной психологии.
Вернувшись в 1933 г. в Соединенные Штаты, Мэй поступил в семинарию Теологического общества. Этот его шаг был продиктован не столько намерением встать на пастырскую стезю, сколько стремлением найти ответы на основные вопросы о природе мироздания и человека – вопросы, в попытках ответа на которые именно религия накопила многовековую традицию. Во время учебы в семинарии Мэй познакомился с известным теологом и философом Паулем Тиллихом, бежавшим в Америку из нацистской Германии. Мэй подружился с Тиллихом, и эта дружба продлилась много лет. Не подлежит сомнению, что он испытал заметное влияние этого европейского мыслителя – многие мировоззренческие суждения Мэя перекликаются с идеями Тиллиха.
Хотя
Мэй изучал психоанализ в Институте психиатрии, психоанализа и психологии Уильяма Алансона Уайта, одновременно работая в Нью-Йоркском Сити-Колледже в качестве психолога консультанта. В эти годы он познакомился с Г.С. Салливеном, президентом и одним из основателей Института. Взгляд Салливена на психотерапевта как на соучаствующего наблюдателя и на терапевтический процесс как на увлекательное приключение, способное обогатить как пациента, так и врача, произвел на Мэя глубокое впечатление. Еще одним важным событием, определившим формирование его профессионального мировоззрения, стало знакомство с Э.Фроммом, который к тому времени уже прочно обосновался в США. Как видим, «референтному кругу» Мэя как психолога мог бы позавидовать любой специалист.
В 1946 г. Мэй открыл собственную частную практику, а через два года вошел в состав преподавателей Института Уильяма Алансона Уайта, где проработал до 1974 г. В 1949 г., будучи уже зрелым сорокалетним специалистом, он получил докторскую степень в области клинической психологии, присвоенную ему Колумбийским университетом.
Возможно, Мэй так и остался бы одним из тысяч рядовых психотерапевтов, если бы с ним не произошло судьбоносное событие – одно из тех, которые, по определению Сартра, способны перевернуть всю человеческую жизнь. Еще до получения докторской степени Мэй неожиданно заболел туберкулезом и вынужден был провести около двух лет в санатории в Сарнаке, в сельской местности на севере штата Нью-Йорк. Эффективных методов лечения туберкулеза в ту пору не существовало, и эти годы еще далеко не старый человек буквально провел на краю могилы. Сознание полной невозможности противостоять тяжелой болезни, страх смерти, томительное ожидание ежемесячного рентгеновского обследования, всякий раз означавшего либо приговор, либо отсрочку, – все это медленно подтачивало волю, усыпляло инстинкт борьбы за существование. Осознав, что все эти, казалось бы, вполне естественные переживания приносят страдания не меньшие, чем физический недуг, Мэй попытался сформировать у себя отношение к болезни как к части своего бытия в данный отрезок времени. Он понял, что беспомощная и пассивная позиция усугубляет течение болезни. У него на глазах больные, смирившиеся со своим положением, медленно угасали, тогда как боровшиеся за жизнь нередко выздоравливали. Именно на основании личного опыта борьбы с недугом, а по сути дела – с безжалостной и несправедливой судьбой, Мэй делает вывод о необходимости активного вмешательства личности в «порядок вещей», в свою собственную судьбу.
Заинтересовавшись во время болезни феноменами страха и тревоги, Мэй начал изучать труды классиков, посвященные этой теме, – в первую очередь Фрейда, а также Кьеркегора, датского философа и теолога, прямого предшественника экзистенциализма ХХ века. Мэй высоко ценил Фрейда, но предложенная Кьеркегором концепция тревоги как скрытой от сознания борьбы против небытия затронула его более глубоко.
Вскоре после возвращения из санатория Мэй оформил записи своих размышлений о тревоге в виде докторской диссертации и опубликовал ее под заглавием «Значение тревоги» (1950). За этой первой крупной публикацией последовало множество книг, которые принесли ему общенациональную, а потом и мировую известность. Наиболее известная его книга – «Любовь и воля» – вышла в 1969 г., стала бестселлером и в следующем году была удостоена премии Ральфа Улдо Эмерсона. А в 1972 г. Нью-Йоркское Общество клинических психологов присудило Мэю премию доктора Мартина Лютера Кинга-мл. за книгу «Власть и невинность».
Помимо этого Мэй вел активную педагогическую и клиническую работу. Он читал лекции в Гарварде и Принстоне, в разное время преподавал в Йельском и Колумбийском университетах, в колледжах Дартмут, Вассар и Оберлин, а также в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке. Он был внештатным профессором Нью-Йоркского университета, председателем Совета ассоциации экзистенциальной психологии и членом Попечительского совета Американского фонда душевного здоровья.
22 октября 1994 г. после продолжительной болезни Ролло Мэй умер в городе Тибуроне, штат Калифорния, где он жил с середины семидесятых.
В отличие от многих именитых психотерапевтов Мэй на основал собственной школы. Однако, сам испытавший влияние выдающихся психологов своей эпохи и разработавший собственный подход на основе критического переосмысления их идей, он и поныне продолжает оказывать влияние на множество независимо мыслящих психологов гуманистической ориентации во всем мире.
Мэй утверждал, что «цель психотерапии – сделать людей свободными». «Я считаю, – писал он, – что работа психотерапевта должна заключаться в том, чтобы помочь людям обрести свободу для осознания и осуществления своих возможностей». Мэй считал, что терапевт, который сосредоточивается на симптоматике, упускает из виду нечто более важное. Невротические симптомы являются лишь способами убежать от своей свободы (сквозная тема многих экзистенциально-гуманистических трудов) и показателями того, что человек не использует свои возможности. По мере обретения человеком внутренней свободы его невротические симптомы, как правило, исчезают. Однако это – побочный эффект, а не главная цель терапии. Мэй твердо придерживался убеждения, что психотерапия должна в первую очередь помогать людям прочувствовать свое существование.