Век-волкодав
Шрифт:
Товарищ Москвин кивнул, но без всякого энтузиазма.
— Так точно, Ким Петрович. Гондла мне уже это обещала… Но, товарищ Ким, неужели вам на Тускуле свой человек не нужен?
Секретарь ЦК внезапно рассмеялся.
— Ах, Агасфер, Агасфер! Искусил он вас Тускулой, верно? Знать бы, зачем ему это. Зря, Леонид, отказываетесь, иные миры куда интереснее чужих планет. Но будь по-вашему, все равно именно вы работаете по Парижскому центру. Читал я ваши предложения по поездке, и вот о чем подумалось. Дипломатических отношений у нас с Францией пока
Бывший старший оперуполномоченный внезапно понял, что очень хочет курить. Папиросы? Нет, сейчас пригодится трубка!
Увидев «Гнутое яблоко» начальник, улыбнувшись, пододвинул поближе пачку табака и зажигалку.
— Париж — город большой, — констатировал товарищ Москвин, набивая трубку. — Значит, и возможности для нелегальной работы там имеются. Захожу, скажем, я в универсальный магазин в пальто и кепке, а выхожу другими дверями, в плаще и шляпе. И с документами новыми. Способов, Ким Петрович, много, это я самый простой назвал.
Он еле удержался, чтобы не помянуть Питер, где местные операм довелось вволю побегать за неуловимым Фартовым. Бегали, бегали, да так и не поймали. А все почему? Потому что в таком деле не ноги главное, а голова.
Закурил, глубоко вдохнув ароматный дым, улыбнулся. Были времена! Эх, яблочко, с медом тертое. Пантелеева ловить — дело мертвое!
Ким Петрович задумался, ударил пальцами о зеленое сукно.
— Очень неудачный момент. Отдел закрывают, паспортное бюро уже не в моем распоряжении. И деньги… Валютные счета я вчера передал в Общий отдел ЦК. Через пару месяцев мы все, конечно, восстановим, но пока что вам помочь нечем. Зато все это есть в ОГПУ. Леонид Семенович, а не завербовать ли нам ради такого дела товарища Бокия?
Кажется, начальство изволило шутить. Леонид усмехнулся.
— Дело доброе, Ким Петрович. Только для вербовки ха-а-ароший повод требуется!
— Угу, — невозмутимо согласился любитель трубок. — Повод предоставит нам лично товарищ Зиновьев. Я же говорил, у него на вас виды.
Товарищ Москвин сглотнул:
— Вы… Вы что, про вербовку серьезно?
Начальник, встав, аккуратно пристроил «bent» поверх бронзовой чернильницы. Взглянул снисходительно.
— Учитесь, Леонид, учитесь!
3
Наталья Четвертак плакала. Горько, безнадежно, почти беззвучно, только плечи еле заметно дрожали. Лица не видать: села за стол, уткнулась носом в сжатые кулачки…
— Тетя Оля! Тетя Оля!..
Ольга Зотова повесила шапку на крючок, расстегнула полушубок, хотела с плеч стащить, но все-таки не выдержала, к столу подошла.
— Ты чего, горе мое луковое?
Почему-то вспомнились «тройки» по русскому, помянутые наглым «меньшевиком». Может, до «двойки» дело дошло? По всем остальным предметам — высший бал, а Наташка — девка с норовом. Нет, ерунда, из-за такого она слезу не пустит.
Полушубок
Если не школа, то что? Мальчишки обидели? Это вряд ли, с самыми наглыми одноклассниками девочка разобралась сразу без всякой посторонней помощи, а с остальными прекрасно ладила. И с учителями не ссорилась, даже директор ее хвалил.
После шашек, немного отдохнув, Зотова хотела обсудить с Натальей один и вправду серьезный вопрос. «Меньшевик», когда они уже к Главной Крепости подъезжали, посоветовал не шутить с социальной службой. У дочки генерала Деникина отец имеется, а вот гражданка Четвертак — круглая сирота. Значит, заберут — и в детский дом отправят, причем строго по закону.
Ольга даже огрызаться не стала. Так оно и есть. То, что до сих пор девочку не забрали, уже чудо. И удочерить Наташку нельзя, тот же закон не позволяет. «Меньшевик», блеснув стеклышками, снисходительно посоветовал перечитать Семейный Кодекс РСФСР 1918 года. Есть там раздел о патронате…
В общем, поговорить было о чем, но теперь все планы требовалось менять. Ольга пододвинула стул, присела рядом:
— А кто мне говорил, что плакать не надо, а? Ну-ка, перестань!
Наталья, всхлипнув, оторвала от рук зареванную пунцовую мордашку:
— Это вам не надо, тетя Оля. Вы большая и сильная, у вас пистолет есть. А я только плакать могу.
Искривила рот, взглянула безнадежно сквозь слезы.
— Они Владимира Ивановича убивают. Убивают его, понимаете?
Ольга, решив, то ослышалась, хотела переспросить, но внезапно поняла. Владимир Иванович… Владимир Иванович Берг, бывший хозяин Сеньгаозера.
— Так… Я сейчас разденусь, а ты водопровод свой закрути и рассказывать приготовься.
Кавалерист-девица пристроила полушубок на вешалке и принялась стягивать тяжелые австрийские ботинки. Менее всего ей хотелось беседовать о Берге. В то, что «убивают» она сразу не поверила. Убивали бы — уже убили, дело простое и нехитрое. А с остальным пусть разбирается сам. Небось, влип во что-то, а девка по доброте и малолетству жалеть этого Франкенштейна принялась. Убивают? А нечего детей уродовать!
— Ну, рассказывай, чего стряслось?
Наташка уже успела умыться и теперь терла кулачками покрасневшие глаза. Всхлипнула, промокнула нос платком.
— Арестовали его, тетя Оля. В ЧК он сейчас на этой… Лубянке. Бьют там его каждый день. И пить не дают…
Бывший замкомэск еле удержалась, чтобы не хмыкнуть. Ужасы «вэ-чэ-ка», как же, слыхивали!
— И какая добрая душа тебе сообщила? Ерунда все это. Я сама целый месяц во Внутренней тюрьме проскучала. Ничего там хорошего нет, но без приговора никого не убивают. А бьют… Знаешь, я бы этому Бергу лично половину зубов выбила. Он же тебя резать хотел, забыла?