Век-волкодав
Шрифт:
За год до начала революции Троцкий прибыл в Северо-Американские Штаты, где немедленно, в обход всех правил, получил американское гражданство. Весной 1917-го он отбыл в Россию во главе целой группы свои сторонников с толстой пачкой долларов в кармане и чековой книжкой. И то и другое изъяли подозрительные англичане, однако самого Льва им пришлось отпустить по просьбе полковника Хауса, личного друга Президента САСШ. Вступив в большевистскую партию, будущий Лев Революции поспешил расставить своих «американцев» на ключевые посты. Товарищ Куйбышев предложил Ольге сравнить два списка: эмигрантов из «пломбированного вагона», приехавших с Вождем, и людей Троцкого, приплывших с ним одним пароходом. Кадры Председателя Реввоенсовета смотрелись куда заметнее.
Весной и летом 1918-го, когда войска Антанты уже начали интервенцию, возле Троцкого продолжали крутиться агенты «союзников». Арест им не грозил. Английскому шпиону Сиднею Рейли Троцкий помог устроиться в ВЧК, а позже, когда за англичанином началась охота, отдал на попечения Федорова, будущего руководителя Треста. Тогда же чекисты сумели выйти на одного из «американцев» — Володарского-Гольдштейна, прямо связанного с американской разведкой. Высокопоставленного шпиона даже не решились арестовать. Пришлось срочно организовывать «теракт».
— Выходит, товарищ Троцкий — враг? — поразилась Ольга. — Как же партия такого терпела?
Валериан Владимирович, взглянув строго, качнул костистым лицом.
— Товарищ Троцкий был политиком. Его связи с руководством САСШ помогли сорвать интервенцию. Вам мало Колчака и Врангеля?
Зотова прикусила язык.
Лев Революции блистал и гремел, руководя фронтами и предрекая близкую Мировую Коммуну. Но на первое место в партии не претендовал, а посему был терпим и Вождем, и сотрудниками Цветочного отдела. Змея за пазухой опасна, но без ее яда порой не обойтись.
Все изменилось в конце бурного 1920-го. Польское поражение ослабило позиции Вождя, и зарвавшийся Лев попытался прыгнуть выше головы — прямо на место Предсовнаркома. На Х съезде партии ему дали укорот, не пропустив к верховной власти, а следом нанесли еще один удар, начав массовую демобилизацию РККА. За какой-то год всесильный Троцкий превратился в генерала без армии. И тогда его верный сотрудник Федоров принялся создавать Монархическую организацию Центральной России.
— «Трест» — не белогвардейское подполье, — подытожил Куйбышев. — Это лишь прикрытие. Но и не чекистская западня, это тоже прикрытие, причем очень умелое. «Трест» — подполье Троцкого, заготовка для государственного переворота. Теперь вы понимаете, почему Политбюро хотело избежать огласки? Официально «Трест» распущен, но люди Троцкого живы, подполье действует, и каждый из нас рискует получить пулю в спину.
4
Двор очень напоминал обычный питерский — ровный квадрат-колодец с кучами угля посередине и низким серым небом вместо крыши. На этом сходство кончалось. Дом оказался совсем иным, непохожим. Когда-то трехэтажный с лепниной над подъездами, беломраморными скульптурами и высокой, скошенной по краям крышей, он был безжалостно перестроен. Этажи разрублены надвое перекрытиями, высокие окна заложены красным, потемневшим от времени, кирпичом, сбиты мраморные украшения на карнизе. Древний трехэтажный дворец превратился в нескладную шестиэтажную коммуналку.
Товарищ Москвин, сложив карту, спрятал ее в карман пальто, достал пачку «Марса». Все правильно: улица Сент-Антуан, бывший дворец Сюлли. Цветная точка на циферблате горела неярким желтым огнем. Без трех минут четыре пополудни, по-здешнему 15.57.
Бродяга-эмигрант с нансеновским паспортом исчез. Леонид не без удовольствия надел купленное в Ревеле пальто, сменил шляпу на привычную кепку, не забыв тщательно побриться. Эстонский гражданин Лайдо Масквинн, гость прекрасной Франции, зашел поглядеть на парижскую старину.
Двор бывшего дворца Сюлли был всем хорош. Два выхода, суета любопытных туристов, жильцы, то и дело хлопающие дверями подъездов. Никому нет дела до скромно одетого эстонца с небольшим букетиком фиалок за отворотом пальто. Наверняка романтик-влюбленный, назначивший свидание посреди древних стен. Потому и не спешит, ходит неторопливо, по сторонам смотрит.
Лайдо Масквинн и вправду не торопился. В городе «хвоста» за ним не было, но лишний раз провериться не мешало. Для верности Леонид свернул под арку, ведущую на соседнюю улицу, немного подождал, вернулся — и остался вполне доволен. Чисто! Швейцарец «Harwood» докладывает: ровно четыре, 16.00.
Пора бы…
— Здравствуй, Леонид Семенович.
Бывший чекист невольно вздрогнул. Что за привычка — со спины подбираться?
Повернулся без спешки.
— Здравствуй, Мурка.
Вынул из-за отворота пальто фиалки, отдал без слов, ощутив ледяной холод ее ладоней. Девушка смотрела странно, наконец, подалась вперед, всхлипнула.
— Цветы от Фартового… Застрели меня, Лёнька, все равно лучше не будет. Только не говори, что это все для виду, для глаз чужих. Сама знаю, не маленькая.
Сглотнула, поглядела вверх, на низкие облака.
— Вот мы и в Париже, Леонид Семенович. Обещал, что вместе кордон перейдем, а иначе вышло. Легкое у тебя слово, Фартовый! Дунь — и улетит.
Леонид даже не обиделся, удивился.
— А как ты хотела? Под пулями, по пояс в болоте? Неблагодарный вы народ, бабы. Чего я тебе обещал? Документы чистые и деньги, чтобы до Америки хватило?
Взял за руку, развернул ладонь.
— Так и держи.
Сначала паспорт достал, следом чековую книжку. Положил на ладонь…
— Получила? А теперь катись в свою Америку, шмара коцаная, а не то в самом деле пристрелю.
Хотел повернуться, уйти, но не решился. Плохо вышло. Обещал быть Мурке товарищем, а откупился, словно от надоедливой «машки». Хотел извиниться, но слова, как назло, куда-то спрятались.
Климова, не глядя, переложила документы в карман пальто, поднесла к лицу фиалки.
— Знаешь, что я заметила, Леонид Семенович? Встречусь с тобой, хочу что-то хорошее сказать, а вместо этого злить тебя начинаю. Вроде как два человека во мне спрятались, две бабы, что между собой на ножах. Одна тебя любит, а второй лестно над Королем верх взять, волей волю передавить, чтобы сам Лёнька Пантелеев перед шмарой коцаной, подстилкой бандитской, лужей растекся. Злая я, Леонид Семенович, очень злая. Но не прогоняй, сделай милость. Пригожусь я тебе, если надо — жизнь отдам. Не прогоняй!