Век-волкодав
Шрифт:
Ольга прикрыла глаза, стараясь точнее вспомнить слова товарища Куйбышева.
— По сведения советской разведки, вы, генерал, в ближайшее время объявите о создании эмигрантской офицерской организации. Она будет называться РОВС — Русский общевоинский союз. Одной из целей РОВСа станет посылка террористов на территорию СССР и покушение на советских представителей за кордоном. Предупреждаем, что первая же кровь отольется вам сторицей. Никакие границы нас не остановят. Перестреляем вас, как собак, хоть в Париже, хоть в Буэнос-Айресе.
Генерал, криво усмехнувшись, покачал головой:
— Иного, признаться, не ожидал. А вам не кажется, что среди наших офицеров найдется немало тех, кто с радостью пожертвует жизнью? С радостью, Ольга Вячеславовна! Умереть за Россию — это истинное счастье. Вам, боюсь, этого не понять.
Зотова, слегка пожав плечами (куда уж нам, сирым!), наполнила рюмки. Подняла свою, но пить не стала. Горечью свело рот.
— Я видела сводки по боям в Белоруссии, господин генерал. Поляки охотно дают деньги вашим, которые умереть стремятся. Но чаще умирают не они, и не красноармейцы, а мирные жители. На одного погибшего военного, нашего и вашего, приходится впятеро больше штатских. Не комиссаров — обычных крестьян. И еще учителей, ваши герои убивают их особенно охотно.
Кутепов потянулся к рюмке, опрокинул залпом. Гулко выдохнул, тряхнул бородой.
— Согласен, это ужасно. Но — война. А на войне, как на войне!
«A la guerre comme `a la guerre», — мысленно перевела бывший замкомэск. Значит так, ваше превосходительство? Не хотелось говорить, а придется.
— Если ваши группы начнут переходить границу, мы объявим заложниками семьи всех членов РОВС. Убивать будем подряд, как говорится, невзирая на пол и возраст. У вас, Александр Павлович, недавно родился сын. Как вы его назвали? Александром?
Сказала — и дыхание затаила. Если «купец первой гильдии» выхватит оружие, она не успеет даже на пол упасть. Разве что в горло вцепится напоследок. Жаль, шея толстая, не прокусить!
— Вы, госпожа Зотова, изложили лишь одну из вероятностей, — неожиданно спокойно проговорил генерал. — Мы ее, без сомнения, учтем. Но позвольте напомнить об ином. Последние два года в большевистском руководстве идет борьба за власть. После смерти Троцкого наибольшие шансы имеют Сталин и Ким. Последний, как я понимаю, ваш непосредственный начальник. Кто победит, для нас не принципиально. Оба они, несмотря на привычные заклинания, являются противниками так называемой Мировой революции. Они собираются восстанавливать Россию, а не бунтовать папуасов и зулусов.
Ольга хотела возразить, но Кутепов взмахнул огромной ладонью:
— Просил бы не перебивать. Внутри РКП(б) сложилась «русская фракция», и она не бездействует. Смягчены гонения на Церковь, поставлены на место малороссийские и грузинские сепаратисты. Про амнистию эмигрантам вы сами изволили напомнить. Следующим шагом неизбежно станет разгром и уничтожение бывших сторонников Троцкого, а также всяческих Апфельбаумов и прочих Розенфельдов. [26] А еще — НЭП, создание твердой валюты, переход от коммун к обычной кооперации, освобождение от японцев Приморья и прочих дальневосточных окраин. Мы не слепые и прекрасно различаем оттенки. Значит, «русской фракции» понадобится наша помощь — хотя бы для того, чтобы передавить еврейчиков и прочих господ интернационалистов. Мы готовы ее оказать, но на определенных условиях.
26
Апфельбаум — так белогвардейцы назвали Зиновьева (Радомысльского). Розенфельд — настоящая фамилия Л. Б. Каменева.
— Чушь! — мотнула головой кавалерист-девица. — Хинину бы вам принять, говорят, от бреда помогает.
Генеральские губы внезапно заиграли улыбкой. Кутепов наклонился вперед, взглянул снисходительно.
— Чем на фронте командовать изволили, барышня? Полуэскадроном? Стало быть, выше штаб-ротмистра не поднялись? Так вот, госпожа штаб-ротмистр, извольте не умствовать, а передать мои слова по начальству. Вас же сюда за этим прислали, не так ли? И не слишком задирайтесь, не по чину. Будете себя хорошо вести, глядишь, и отделаетесь ссылкой в места не столь отдаленные. А иначе отдадим вас господину Бабровичу для учений по рубке лозы. Думаете, ваше начальство заступится?
Ольга хотела весело рассмеяться в ответ, но вдруг поняла, что ей совсем не смешно.
3
Кафе называлось «La Rotonde». Товарищу Москвину здесь не слишком нравилось: шумно, народу много — и полным полно соотечественников. Прямо над соседним столиком висела фотография товарища Троцкого с черным траурным уголком, чуть дальше — карандашный портрет Вождя, напротив, под медной лампой-бра — маленький портрет полузнакомого меньшевика с козлиной бородкой, то ли Дана, то ли самого Мартова. Хватало и прочих, но уже не политиков, а всяческих поэтов с художниками, когда-то навещавшими заведение, дабы выпить чашку кофе или рюмки анисовой водки. С портретами смириться еще можно, но родная речь слышалась отовсюду, а к языку, как известно, прилагается пара ушей. К сожалению, уйти было нельзя. Именно здесь, на бульваре Монпарнасс, 105, репортер «Известий» Миша Огнев, он же сотрудник Мишель, назначил встречу.
— Ля бо-эм! — тщательно, по слогам выговорила Мурка, закуривая тонкую черную сигарету. — По-нашему, значит, Богемия. Это тебе, Леонид Семенович, не пивная на Тишинке, здесь люди с воображением, тонкого вкуса.
Бывший старший оперуполномоченный хотел напомнить, что и на Тишинке можно повстречать «Богемию» на любой вкус, хоть Есенина, хоть самого Маяковского, но промолчал. «Ля бо-эм!» Пустили Мурку в Европу!
— Значит, все-таки на Тускулу собрался?
От неожиданности Леонид чуть не уронил папиросу. Поморщился, оглянулся на соседний столик, где в полный голос толковали о каком-то Дягилеве.
— Ты бы потише, товарищ Климова. Нашла место!
Мурка дернула ярко накрашенными губами:
— Самое место, Лёнечка. Каждый свое кричит, соседа не слышит. Зачем тебе этот Гастон? Думаешь, на Тускулу дорогу укажет? А вот у меня другое предложение есть, серьезное очень.
— В Северо-Американские податься? — хмыкнул Леонид, отхлебывая остывший кофе. — На гоп-стоп Рокфеллера взять?
Девушка помотала головой, положила сигарету на край пепельницы.
— Не смейся, а выслушай. Куда когти рвать, тебе, Фартовый, виднее. Ты — король. Но и королю одному трудно. Договорились мы с тобой, что товарищем тебе буду. Не хочу больше! Уезжай, куда душа зовет, но возьми с собой. Не товарищем, не «машкой», а женой законной, в церкви венчанной. И не будет у тебя никого в жизни вернее. Вот такой у меня к тебе разговор, Леонид Семенович. А прежде чем ответить, подумай, потому как не только моя жизнь сейчас решается.
Бывший бандит по кличке Фартовый в этот миг пожалел только об одном. Три трупа оставил он в темном переулке возле Тишинского рынка. Три — не четыре! Дал слабину, не накормил «маслиной» наглую девку, потащил с собой.
Расхлебывай теперь, дурак!
— Как ты говорила? — хмыкнул. — Лестно над Королем верх взять, волей волю передавить? Не будет этого! Опасно ходишь, шалава, еще шажок — и хана, не помилую. Король с коцаной под венец и мертвым не станет. Пропетрила, «машка»?
Девушка закрыла глаза, откинулась на спинку стула.