Век
Шрифт:
— Лодки с провиантом, — прошептал я, — если бы ты спрятал меня на одной из них, княгиня Сильвия купила бы тебе ферму.
О Боже, он клюнул.
— Дай мне все обдумать, — попросил он наконец.
— Она приезжает через два дня, поэтому думай быстрее.
Дочистив его сапоги, я вернулся в кухню. Я далеко не религиозен, но сейчас молюсь, что бы ни было там, наверху.
28 августа 1 892 года.Стараче согласился. Он сказал, что спрячет меня на одной из лодок, если княгиня гарантирует
Если побег удастся, начну новую жизнь где-нибудь в другой стране, в Америке или Австралии. Если нет — живым сюда не вернусь.
29 августа 1 892 года.Милостивый Боже, не могу поверить: я свободен! СВОБОДЕН! Я смеюсь и плачу... Слезы переполняют глаза, едва могу писать... СВОБОДЕН!
Это случилось меньше двух часов назад... В десять утра тюремная шлюпка, как обычно, доставила княгиню... в одиннадцать, тоже как обычно, меня привели в комнату свиданий. Там, по другую сторону проволочной сетки, стояла элегантная княгиня, выделяясь в толпе посетителей, по большей части крестьянских женщин, которые старались держаться от нее на почтительном расстоянии. Как всегда, она была изумительно хороша, но в выражении ее лица появилось что-то новое. Похоже, она была чем-то взволнована.
Охранник подвел ее к стулу напротив. Комната свиданий поделена деревянными перегородками шириной в метр на небольшие загончики, это создавало ощущение некоторого уединения. Я сел и наклонился вперед, собираясь шепотом попросить сотню тысяч, но княгиня меня опередила.
— Франко, я привезла замечательную новость, — сообщила она. — Король тебя помиловал.
Я уставился на нее во все глаза:
— Помиловал?
— Да. Тебя выпустят завтра утром в девять. Правительство решило выплатить тебе двадцать четыре тысячи лир, по две тысячи за каждый год, проведенный в тюрьме.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать реальность происходящего, но я слушал дальше объяснения княгини. Она и правда годами добивалась от правительства моего освобождения, но, несмотря на влиятельных родственников и друзей, все ее усилия сводились на нет князем дель Аквой, чье влияние на правительство и короля было куда сильнее. Однако у этого неслыханного подлеца князя, сильно сдавшего с годами, три месяца назад случился сердечный приступ, и Сильвия, ухаживая за ним, вновь развернула целую кампанию за мое освобождение. Она сыграла на гордости князя, чувстве вины, страхе перед вечным проклятием, и это сработало! Господи, сработало!
Десять дней назад у него случился второй приступ, и буквально на смертном одре он согласился подписать признание на имя королевы. На следующий же день он умер, и после похорон княгиня отвезла бумагу королеве. При дворе полно реакционеров, они не хотели дискредитировать память одного из самых известных
Двенадцать долгих, мучительных лет позади.
Бог свидетель, страдания ожесточили меня, но я не разрешу этому чувству отравить мою дальнейшую жизнь. В память Филлипо, раскрепостившего мой разум, я постараюсь сделать что-то для своих несчастных соотечественников. Мне так мало было дано в этой жизни, но теперь у меня есть самое ценное — свобода. Сегодня я проведу последнюю ночь в тюрьме.
Княгиня все-таки хорошая женщина. Возможно ли, что все эти годы я любил ее, даже не отдавая себе в этом отчета?
ГЛАВА 12
Она безумно любила его все эти годы, хотя признаться самой себе, что интерес к бывшему садовнику вызван не только чувством вины перед ним, посмела не сразу. Теперь, ожидая на пристани в Гаэте прихода тюремной шлюпки, княгиня Сильвия убеждала себя, что должна относиться к Франко осторожно, ведь ей уже стукнуло сорок, хотя она все еще была замечательно красива и к тому же, овдовев, стала богатейшей женщиной Италии. Невероятно, но факт оставался фактом: она любила бывшего заключенного, к которому целых двенадцать лет даже не могла прикоснуться! Пожалуй, в неустанной борьбе за пересмотр дела Франко ею руководило не только чувство справедливости, но и желание получить возможность прикоснуться к любимому человеку. Ее заинтересовали его социалистические убеждения, хотя класс, к которому она принадлежала, социалисты считали своим врагом. Ее восхитила сила его разума, раскрепощенного Филлипо Пьери. Она решила всеми силами помогать Франко.
Первое, что сделал Франко, выйдя из шлюпки, — преклонил колени и поцеловал доски причала, после этого подошел к княгине. На нем была та же дешевая одежда, которую он носил двенадцать лет назад, до суда, только теперь куртка и штаны висели слишком свободно. Сильвия и Франко посмотрели друг на друга. Потом он просто сказал: «Спасибо».
— Ты не должен меня благодарить, — возразила она. — Это я у тебя в долгу, ведь из-за меня из твоей жизни вычеркнуто двенадцать лет.
Солнце палило нещадно, поэтому Сильвия держала в руках зонтик. Франко оглядел ее стройную фигурку в белом платье.
— Мы не должны друг другу ничего, кроме дружбы. И возможно, еще кое-чего. Но я вынужден просить вас об одном одолжении. В тюрьме есть охранник по имени Стараче. Я уговорил его помочь мне выбраться с острова за сто тысяч лир, на которые он собирался купить ферму. Я хотел попросить у вас денег вчера, но вы принесли слишком хорошие новости, и теперь Стараче никогда не купить этой фермы. Не могли бы вы одолжить мне эти деньги, чтобы я мог исполнить свое обещание?
Сильвия была поражена:
— Зачем?
— Он так же сильно хочет выбраться с острова, как хотел этого я. Теперь я свободен и был бы рад узнать, что Стараче тоже может уехать с острова.
Хотя и за ее счет, выходка Франко показалась княгине такой безумной и экстравагантной, что она рассмеялась.
— Что тут смешного? — спросил он.
— Я никогда не слышала, чтобы людям платили за то, чего они не сделали! Но деньги твои, я их тебе дарю, а не даю в долг. Теперь поедем в отель, пообедаем, а потом отправимся поездом в Рим. Пока не устроишься, можешь пожить у меня. — Она направилась к ожидавшему ее наемному экипажу. — Ты подумал, чем хочешь заниматься?