Вэкэт и Агнес
Шрифт:
Пастухи поднялись на высокий холм, и перед ними предстал районный центр. До него было не больше пяти — семи километров. Еще не было темно, и Вэкэт сразу отыскал глазами знакомое здание интерната, школу, районный дом культуры, здания райкома и райисполкома. Сердце сжалось, и Вэкэту захотелось бежать до знакомого, ставшего родным, интерната, войти в свою комнату… Но кем он туда войдет? Он уже чужой, взрослый.
Выргыргын, как старший, распорядился поставить палатку, приготовить ужин.
— Я схожу в магазин, куплю чего-нибудь. Вы тут смотрите в оба. Беспризорные поселковые собаки могут напугать
Он натянул поверх облезлой кухлянки слежавшуюся, но чистую камлейку, и двинулся легким упругим шагом к сияющим огням поселка.
Чейвун сказал с завистью.
— К людям пошел человек.
До Вэкэта не сразу дошел смысл этих слов. Лишь тогда, когда он остался один и пошел вдоль серой движущейся массы оленьего стада, он почувствовал, как его тянет в поселок. Ему хотелось увидеть людей, услышать незнакомые голоса, поздороваться с новым человеком.
Вэкэт присел на пригорок и устремил свой взгляд на огни. До него доносился шум, обрывки громких разговоров, порой отдельные слова, тарахтенье движка электростанции, музыка…
Будучи в школе, Вэкэт первым бегал к стаду, пригнанному на убой. Со стадом приходили земляки; они не были такими, как те, что жили в районном центре, ходили по ровным улицам между больших деревянных и каменных домов. Сегодня Вэкэт тоже чуть-чуть чужой для оседлых жителей районного центра: он оленевод, кочевник, чаучу…
Мгла спустилась на землю, все кругом погрузилось в холодную, сырую тьму. Ярче запылал костер у палатки, а на огни поселка надвинулась пелена тумана.
— Вэкэ-эт! — послышалось от палатки.
Вэкэт повернул голову на голос.
Выргыргын вынимал из вместительного мешка покупки: две пачки печенья "Наша марка", три банки сгущенного молока, три пачки душистого грузинского чая, сахар, банку болгарского конфитюра из клубники, бутылку коньяка, бутылку водки и бутылку шампанского.
— На все вкусы, — широко разведя руками, объявил Выргыргын.
Чейвун уже вынимал из котла вареное оленье мясо и выкладывал его в небольшой таз. Тут же вместо котла он подвесил видавший виды черный чайник с зеленой крышкой.
— Пароход нынче навез много товаров в поселок, — рассказывал Выргыргын. — В магазине глаза разбегаются; все, что хочешь, есть. Даже белая клеенка, из которой можно шить дождевые камлейки. Вин большой выбор, и, странно, очередей нет. Удивительно мне стало, и я даже не сразу взял спиртное, — Выргыргын посмотрел на Вэкэта. — В магазине отдельный прилавок для книг сделали. Книг много, как в нашей колхозной библиотеке. Женского обмундирования много. Есть такие прозрачные вещи, будто из моржовой кишки, но это синтетика, так мне объявил продавец. Химия. Даже ведра есть из этой химии, легкие, как раз для кочевой жизни. Хотел взять, но продавец сказал, что в мороз эта химия разваливается от малейшего сотрясения.
Выргыргын посмотрел на бутылки и спросил Вэкэта:
— Ты что будешь пить?
— Не буду я пить.
— Я тебя серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю.
— Странно. Пить не будет… — Чейвун покачал головой, взял бутылку водки и обратился к Выргыргыну: — С привычного начнем?
— Раз Вэкэт не хочет — с привычного, так и быть, — согласился Выргыргын.
Пастухи
— За лето много настроили. Еще два дома с надставками сделали. Заходил навестить Напанто. В старом доме сказали: переселился. Оказалось, правда. Теперь наш земляк в надставке живет. Однако дома его не оказалось — на дежурстве. Жене сказал, что еще зайду.
Напанто происходил из родного стойбища Вэкэта. Проучившись два года в школе-интернате, он так и Не мог осилить шестой класс. Ушел оттуда и устроился в пожарную охрану. Он дослужился до младшего лейтенанта, теперь получил квартиру в надставке, то есть на втором этаже. Напанто был известен всему району, потому что у него была лучшая упряжка и красная машина с самой длинной лестницей, которая, по выражению Выргыргына, "самостоятельно увеличивалась и напрягалась, как мужское тело у самца".
— И еще построили новый ресторан. Я шел мимо — красота. Кругом стекло, словно айсберг оттаял изнутри, сделали там комнаты и поставили столы. Как следует не рассмотрел: только тени видел на окнах, музыку слышал. Танцуют, как в кино, мужчины обнимают женщин. Весело там — пить дают сколько хочешь — были бы деньги.
Чейвун осторожно налил по второй и спросил Вэкэта.
— Может быть, открыть для тебя шипучее? Вкусное оно.
— Я знаю, — ответил Вэкэт и заколебался. Он пробовал шампанское на выпускном вечере, помнил ощущение необыкновенной легкости и какой-то неуверенности. Он тогда весь вечер просидел на стуле у стены, боясь встать и зашататься. Он чувствовал себя опьяневшим, а опьянение у него почему-то прочно связано с неуверенной походкой. Но сегодня никуда не нужно было ходить, а очередь нести ночное дежурство была за Чейвуном.
— Давай, открывай шипучку, — согласился Вэкэт.
— Наконец-то становишься настоящим человеком, — удовлетворенно сказал Выргыргын.
Вэкэт выпил шампанского. Ему стало хорошо, и даже дневная усталость ушла куда-то в ноги, а в голове было ясно.
— Завтра придут представители торговли, — наставлял друзей Выргыргын. — На выборку они заколют штук пять оленей и будут определять по ним упитанность. Они хитрые, будут выбирать самых тощих. Но мы тоже не дураки. Рано утром мы сами отберем тощих и угоним за холм. Пусть они там подождут и подкормятся.
В этот вечер Вэкэт заснул сразу и проснулся оттого, что его энергично тряс за плечо Выргыргын.
— Вставай! Отгонишь тощее стадо. Мы уже отбили оленей. Слышишь, тарахтит вездеход? Едут.
Вэкэт наскоро проглотил кружку чаю, щедро разбавленного сгущенным молоком, и вместе с тощими оленями отправился за дальний холм, где и просидел, пока за ним не пришел Чейвун.
— Очень хорошо! — с довольным видом сообщил Чейвун. — Наше стадо — выше средней упитанности.
В тот же день пришли забойщики, и жухлая трава на берегу озера покрылась оленьей кровью. Ободранные туши грузили на большие тракторные сани и увозили в районный центр, в ледник, в столовые и магазин. На забойную площадку приходили жители районного центра, покупали оленьи языки, пыжиковые шкурки, и в брезентовой палатке не переводилось вино и сгущенное молоко. Хотя забойщики и пастухи то и дело прикладывались к бутылкам, никто допьяна не напивался.