Вековые конфликты

Черняк Ефим Борисович

Шарль Байи, находившийся на службе у Марии Стюарт примерно с 1564 года, после прибытия королевы в Англию в 1568 году вошел в число помощников Джона Лесли, епископа Росса. Он выполнял роль секретаря, помогал в шифровке и дешифровке корреспонденции, которая была возложена на главного сотрудника Лесли Джона Кэтберта, но в основном исполнял роль дипломатического курьера. Весной 1571 года Байи отправился из Лондона на родину, формально - по собственному желанию, чтобы повидаться с родными, с которыми не виделся более двух лет. Он не взял паспорта, рассчитывая, видимо, что сумеет с помощью золота обойти таможенные трудности. Байи не преминул посетить во Фландрии английских эмигрантов.

Совпадение поездки Ридольфи и Байи по времени вряд ли было простой случайностью, хотя фламандцу могло казаться, что только она свела его с тайным эмиссаром Марии Стюарт.

Возможно, что Ридольфи заранее знал об обязанностях, которые исполнял Байи у Джона Лесли, в частности о его шифровальной работе. Как бы то ни было, знание Байи кодов, использовавшихся епископом Росса, послужило Ридольфи удобным поводом для того, чтобы убедить молодого фламандца отвезти шифрованные письма к послу шотландской королевы. Байи в своих показаниях отметил, что Ридольфи просил его зашифровать депеши так, чтобы они были понятны епископу. По словам Ридольфи, его собственный шифровальщик не смог бы хорошо проделать эту работу. Казалось бы, осторожность должна была побудить Ридольфи предпочесть своего помощника, пусть хуже знакомого с шифром, и поручить «случайно встреченному» Байи только роль курьера. Кроме того, если встреча была все же действительно случайной, то Ридольфи мог рассчитывать лишь на услуги своего помощника, когда незадолго до этого договаривался с Лесли о шифре и средствах поддержания связи. Между тем Ридольфи, по-видимому, не был знаком с шифром и узнал его только от Байи. Ставить Байи в известность о содержании писем было явным нарушением обычно соблюдавшегося тогда элементарного правила пересылки дипломатических депеш - не сообщать курьеру ничего о шифрованной корреспонденции, которую он должен доставить по назначению. Быть может, именно такое нарушение общепринятого порядка и заставило Байи заколебаться. Он без особой охоты взялся за возложенное на него поручение. Однако у Байи не было сомнений в отношении самого Ридольфи, которого он часто встречал у епископа Росса.

Узнав код, итальянец настоял на том, чтобы сам Байи зашифровал письма к «30» и «40». В показаниях Байи о том, как проводилась зашифровка, много неясностей, но, пожалуй, главное не в этом. По словам фламандца, эти письма были сложены в пакет и ему было поручено передать их коменданту французского города Кале де Гурдану, чтобы тот с первой же оказией переслал их епископу. Оставим в стороне вопрос о целесообразности вовлечения французского коменданта в интригу, которую, по словам того же Ридольфи, следовало хранить в тайне от Франции. Допустим, что де Гурдан был, с точки зрения заговорщиков, совершенно надежным человеком. Интереснее другое - выполнил ли Байи указание Ридольфи передать пакет де Гурдану? В письме к испанскому послу Деспесу от 10 мая 1571 г. Байи упоминает, что оставил пакет в Кале, не ясно только, имелась ли при этом в виду пачка с письмами к «30» и «40». Позднее, 12 октября, и письме к Сесилу Байи просто упоминает о полученном от Ридольфи приказе вручить корреспонденцию коменданту Кале, но не уточняет, выполнил ли это указание. Если Байи все лее привез письма в Англию, остается непонятным, почему Тайный совет 19 сентября, уже зная шифр, настаивал на том, чтобы фламандец сообщил содержание писем к «30» и «40». Ответ на основе сохранившейся документации, по-видимому, дать невозможно.

О причинах, побудивших Ридольфи решиться на столь непонятный приказ - передать письма де Гурдану, - остается лишь гадать. Он мог, например, быть вызван и неполным доверием к Байи, и желанием доставить письма более надежным путем (если, конечно, флорентиец был тем, за кого себя выдавал, - верным сторонником шотландской королевы). С другой стороны, если Ридольфи стал агентом Сесила, он мог в последний момент пожалеть юношу, хорошо зная, какая участь ему уготована в Англии. Во всяком случае, идея оставления пакета в Кале вряд ли могла быть заранее согласована с Сесилом, хотя и это не исключено. Если же это было самовольным действием Ридольфи, легко объяснить запутанность и несогласованность в документах, оставшихся от «дела Байи», - оно развивалось не вполне так, как планировала английская разведка.

Вряд ли можно сомневаться, что Сесил заранее был поставлен в известность о приезде фламандца. Даже если исключить предположение, что эта информация была получена от самого Ридольфи, ею мог снабдить своего шефа разведчик Уильям Саттон, находившийся во Фландрии для слежки за английскими эмигрантами и для пересылки донесений от остальных британских агентов. (Эта активность Саттона находилась, в свою очередь, под пристальным наблюдением шпионов других держав, часть донесений которых об этом английском лазутчике была перехвачена его коллегами и переслана в Лондон Уильяму Сесилу.) К 12 апреля - дню прибытия Байи в Англию -U все было готово к его встрече, включая и таможенные власти, и «великомученика» Герли.

Любопытный эпизод произошел за несколько дней до этого. 8 апреля-в Дувр прибыл из Франции доверенный агент Екатерины Медичи и английского правительства Гвидо Кавальканти, которому были поручены переговоры о предполагавшемся браке Елизаветы с герцогом Алансон-ским, младшим братом французского короля Карла IX, По приезде в Англию Гвидо Кавальканти был сразу же взят под стражу и доставлен в дом лорда Берли, а вечером того же дня был принят Елизаветой. Французский посол предположил, что арест был произведен из предосторожности - чтобы итальянец не проболтался о ходе переговоров. Однако на других стадиях этих переговоров подобных мер предосторожности не предпринималось. Можно допустить, что таможенники в Дувре приняли Кавальканти за ожидавшегося ими Байи. Правда, вскоре освобожденный Кавальканти, когда наступило время возвращаться в Париж, отправился на корабль в сопровождении вооруженной охраны. Между тем он не вез никакого важного документа - Елизавета и ее Тайный совет снова предпочли оттянуть решение. Остается допустить, что Кавальканти увозил другие секреты, которые он должен был передать в Париж английскому послу Фрэнсису Уолсингему.

Нам уже известно, как, по версии Сесила, был задержан Байи, как были обнаружены при нем книги мятежного характера и письма и как Томас Кобгем убедил своего брата губернатора южных портов Уильяма Кобгема не пересылать подлинные письма лорду Берли. Однако стоит задаться вопросом, соответствует ли эта официальная версия действительности и не призвана ли она создать выгодное для Сесила впечатление, что министр лишь постепенно узнал о содержании писем к «30» и «40» и что, следовательно, сами эти письма отнюдь не являлись частью ловко задуманной провокации. Пытаясь ответить на этот вопрос, постараемся познакомиться поближе с главными лицами, участвовавшими в изъятии подлинных писем. Тут нам сразу же встречаются неожиданности.

Первая из них - Томас Кобгем. Этот отпрыск знатного рода, брат влиятельного дипломата, ставшего губернатором южных портов, занялся пиратством - профессией, которую елизаветинские власти терпели, пока это соответствовало их планам. Кобгем, видимо, в чем-то перешел допустимые пределы и очутился в Тауэре. В 1570 году ему удалось убедить одного из приближенных Сесила - сэра Генри Невилла - похлопотать за него перед всемогущим министром. В июле 1570 года Невилл неоднократно писал Сесилу, что Кобгем может стать разведчиком, весьма пригодным для использования на службе Ее величества, например для наблюдения за испанским послом Деспесом или за английскими эмигрантами во Фландрии. Тогда, правда, дело застопорилось: то ли у Сесила не было вакансий, то ли он не считал кандидатуру подходящей. Томаса Кобгема освободили лишь в конце 1570 года или в самом начале 1571-го, вероятно, отчасти по просьбе влиятельного военачальника графа Сассекса. (Сохранилось письмо Уильяма Кобгема к Сассексу с выражением благодарности за то, что тот соизволил принять Томаса на службу.)

Судя по всему, Томасу Кобгему было поручено наблюдать за перепиской Норфолка, находившегося уже с октября 1569 года в Тауэре. Свою работу Кобгем совмещал с одалживанием денег под поручительство Норфолка, которому и пришлось потом удовлетворить претензии кредиторов. Судя по показаниям секретаря Норфолка - Хикфорда, Кобгем занимался не только переправкой писем к Норфолку и Лесли, в частности от Ридольфи, но и выведыванием любой информации о планах и действиях противников Сесила. О причинах столь неумеренной любознательности нетрудно догадаться, хотя надо оговориться, что, по-видимому, не сохранилось письменных доносов Томаса Кобгема Сесилу.

Томас Кобгем действовал не в одиночку. В официальном рассказе о поимке Байи сообщается, что просьбу Томаса Кобгема переслать захваченные письма епископу Росскому активно поддержал присутствовавший при этом некий Фрэнсис Берти, состоявший в свите прелата. Берти вызвался отнести их епископу. Уильям Кобгем согласился, но запечатал пакет своей печатью и поставил условие, чтобы пакет вскрыли в его присутствии. Не лучше ли было тогда просто самому отнести их послу Марии Стюарт, не прибегая к услугам Берти? Между тем поведение Берти, в том числе и его тесная связь с Уильямом и Томасом Кобгемами, возбуждает сильное подозрение, что и он являлся соглядатаем лорда Берли.